Чаткальский тигр

Домой Гулгун пришла вечером. Файзулла Ахмедович поливал из шланга цветы в палисаднике.

— Ну как? — спросил он, едва Гулгун вошла в калитку. И она поняла, что Таманно с Тасанно еще не возвратились, не то давно бы все рассказали.

— «Хор», — Гулгун с улыбкой показала четыре пальца.

— Поздравляю, дочка! Девяносто девять из ста — ты станешь в этом году студенткой! Ты дочка инвалида-фронтовика, на это тоже должны обратить внимание…

Увлекшись, он не заметил, как направил шланг в сторону Мархаматхон, которая только что вышла из кладовки с несколькими морковинами в руках. Ее с ног до головы обдало струей холодной воды, она взвизгнула, смеясь, и, незлобиво ругая мужа за неловкость, выронила свою ношу.

Гулгун заспешила к ней, чтобы помочь подобрать морковины, а Мархаматхон обняла ее и, похлопывая по спине, сказала:

— Мы знали, что все у тебя будет хорошо. Хайрулло принес пару бутылок вина по такому случаю, а я решила приготовить плов.

— Стало быть, каждый твой успех будет и для всех нас праздником! — сказал Файзулла Ахмедович и громко рассмеялся. — А то ваша Мархаматхон-апа не дает мне и глотка выпить без повода.

Гулгун улыбнулась. Эти люди за короткий срок успели стать для нее близкими, родными.

XVI «ОГНЕПОКЛОННИЦА»

По субботам семья почти всегда собиралась дома. Мархаматхон старалась приготовить к вечеру что-нибудь вкусное. Подобрав под себя ноги, она сидела на подстилке и раскатывала на низкой хонтахте тесто в тонкие, как бумага, листы. Файзулла Ахмедович пристраивался напротив и, прислонясь к стене и подложив за спину подушку, занимал ее разговорами или читал вслух газету.

А сегодня, словно исчерпав весь запас слов, молчал. И очков не надевал, и вроде бы газету не собирался разворачивать. Мархаматхон несколько раз взглянула на него, но спрашивать ни о чем не стала. «Сочтет нужным, сам откроется…» — решила она. А он сидел и смотрел на нее. На ее ловкие руки, которые мелькают над хонтахтой, катая скалку взад-вперед, подсыпая под тесто муку. И такой нежностью вдруг проникся к ней, что не по себе стало. Потому что чем большую нежность испытываешь к жене, тем больше чувствуешь себя перед ней виноватым. Наверное, на свете нет мужей, которые ни в чем не провинились перед женой. Только одни могут испытывать чувство вины, а другие нет. Файзулла Ахмедович же, старея, все чаще стал вспоминать, сколько раз обижал свою Мархаматхон без всякого повода, просто из желания покапризничать, заставить жену суетиться вокруг него, трепетать перед ним, предугадывать малейшие его желания. Она все сносила безропотно. А ведь сорок лет прожили бок о бок. Можно сказать, состарились вместе. Что б ему, дураку, быть с ней поласковее, когда они были еще молодыми, когда один только взгляд мог сделать их обоих безмерно счастливыми… Сейчас у них, слава богу, все хорошо, дом — полная чаша. Но ушла молодость. А ведь только в молодости можно быть в полной мере счастливым. Но тогда по наивности этого не осознаешь. Не понимаешь, что недобрым словом, неласковым взглядом сам, своими руками отталкиваешь от себя счастье… Сейчас, когда он старается быть с Мархаматхон нежным, ласковым, она посмеивается, а в грустных глазах ее он часто читает упрек. В чем она может попрекнуть его? Эх-хе, разве мало в чем Мархаматхон может укорить своего Файзуллу-ака? Не будь она такой преданной ему, простосердечной, не простила б всего того, в чем он и сам чувствует себя перед нею виноватым. А что бы он делал без нее, без Мархаматхон, если бы она его покинула?.. Нет, что и говорить, он бы не добился и половины того, чего теперь достиг. Очень верно сказано, что жена может и возвеличить мужа, и унизить, сровняв с землей…

Лет двадцать минуло, как судьба свела Файзуллу Ахмедовича с молодой красивой женщиной. Его опьяняла ее свежесть, юный задор, потому что самому уже было за сорок. А рядом с ней он чувствовал себя джигитом, будто она делилась с ним частью своей молодости. Она тоже влюбилась в Файзуллу Ахмедовича, он это прекрасно понимал, хотя и не дождался признания. Она работала групповым инженером в его отделе. Была замужем, но считала, что только теперь стала жить по-настоящему, а до этого прозябала. Когда она говорила об этом, Файзулла Ахмедович и сам начинал думать, что совершил роковую ошибку, рано женившись. И принимался уверять ее, что еще не поздно все исправить…

Мархаматхон чувствовала, что с мужем творится что-то неладное, но молчала. Замкнулась в себе и переживала одна, никому не говоря ни слова. Только оставаясь наедине, давала волю слезам. Даже от детей скрывала, какой камень давит ей на сердце, не хотела, чтобы они отца уважать перестали…

А Файзулла Ахмедович все дожидался удобной минуты сказать ей, что любит другую женщину, что судьба, видно, так распорядилась, что он должен уйти от них, от жены, от детей, связать свою жизнь с другой… Но удобный момент все не подворачивался, он нервничал, раздражался из-за пустяков…