Часы, идущие назад

Что-то грохнуло на пол. А потом снова раздались неистовые вопли. Трудно уже было понять, кому принадлежит этот крик – человеку или зверю, столько в нем было муки.

Елена Мрозовская вскочила с кровати. В ночной рубашке, босая, она даже не накинула халат. Но схватила свою репортерскую пресс-камеру!

Это было что-то вроде инстинкта фотографа. Она сразу поняла: в доме случилось что-то плохое. Жуткое. Но все, что встречалось ей на жизненном пути, она хотела заснять, запечатлеть.

Инстинкт фотографа.

В тот момент она была уверена: в дом, набитый произведениями искусства, столовым серебром и фарфором, проник вор, душегуб. Он убивает кого-то из слуг!

Но когда она выскочила в коридор, крик, оборвавшийся на самой высокой ноте, снова пришел со стороны комнаты Прасковьи. По коридору бежали заспанная горничная и лакей. Он включил электричество.

Свет ярко вспыхнул.

Прибежал еще один лакей, по старинке вооруженный топором, и ногой выбил дверь спальни, из которой теперь доносились какие-то странные звуки – словно что-то волокли и грызли…

В спальне стоял кромешный мрак. И пахло…

Так воняет на бойне, когда свежуют тушу, – запах свежей густой крови и требухи.

Лакей дотянулся до шнура и включил верхний электрический свет. Они словно ослепли все, застыв в дверях, – кровать с пышными подушками была вся залита алым. На светлых шелковых обоях – алые пятна и потеки.

Но сначала они никого не увидели в спальне. Кровать загораживала от них то, что было на полу.

А потом увидели все.

Прасковья лежала на спине – голая, ее ночная сорочка превратилась в лохмотья. Ее живот от грудины до лобка был разодран, и вся окровавленная, осклизлая масса внутренностей была выворочена из огромной зияющей раны.

Полиция позже тщетно искала в спальне орудие, которым было причинено это чудовищное увечье. Полицейские так ничего и не нашли – ни в спальне, ни во всем доме. А врач, делавший осмотр, шептал полицейскому приставу, что это «не разрез, а разрыв тканей».

Что-то зашевелилось в углу за кроватью и выползло оттуда на четвереньках.

Приподнялось, встало на колени, осторожно огляделось, утопая руками, до самых локтей покрытыми запекшейся кровью, в белом атласном одеяле.

Светлые, как слюда, глаза уставились на Елену Мрозовскую и слуг. Рот искривился в гримасе оскала.

Она смотрела на них, вся покрытая кровью своей сестры.

А потом тихонько разжала пальцы. И на атласное одеяло выкатилось нечто, оставляя за собой алый след.

И в этот миг потрясенная Елена Мрозовская сделала снимок своей репортерской пресс-камерой.

Глава 14 Фотографии

– Теперь взглянем на фотографии, – сказал полковник Гущин, когда они вернулись в Горьевский ОВД и снова заняли кабинет Первоцветова. Анфиса на этот раз была с ними. Именно ей Гущин вручил конверт из крафтовой бумаги, словно возвращая. – А вы, Анфиса Марковна, поясните нам некоторые вещи.

Катя не спускала глаз с крафтового конверта. Ясно, что там, в музее, Гущин услышал нечто, что имеет связь с его содержимым. Шубниковы… вымерший род… Анфиса тоже вся напряглась, едва услышала эту фамилию от хранителя коллекции.

– Да, конечно, я расскажу, что я думаю об этом. Но сначала… – она извлекла из необъятной сумки планшет, нашла какие-то файлы, открыла. – Взгляните на нее.

На планшете открылся снимок – винтаж начала прошлого века: крупная темноволосая женщина в бальном платье и накинутой на плечи бархатной шубке, отделанной мехом. Ее нельзя было назвать красавицей, но черты лица указывали на ум, энергию и одухотворенность. А темные глаза были прекрасны.

– Елена Лукинична Мрозовская, – объявила Анфиса. – Вот такая она была. Это практически единственная ее подлинная фотография, которая сохранилась. Первая женщина-фотограф России. Художник, каких мало. Гений… И это не просто похвала. Вы сейчас сами поймете, – она открыла новые фотографии в Google. – Сохранилось два вида фотоснимков – те, что были сделаны в ее ателье на Невском фотографами, которые у нее работали, – это в основном портретная фотография: дети, супружеские пары, купцы, аристократы, инженеры-путейцы, офицеры. Это фотоснимки отличного качества, и внизу на них всегда есть клише «Неlene de Mrozovsky» и памятные знаки и награды фотосалона.

На планшете замелькали снимки: лица начала прошлого века и конца века девятнадцатого.

– Но есть фотографии иного сорта. Уникальные. Неповторимые. Те, что она делала лично. Их не так много осталось. И это в основном знаменитости. – Анфиса начала листать «картинки» и показывать. – Александр Блок… Лиза Дьяконова, феминистка. Менделеев…

– Прозрачный, как лед. – Катя неотрывно смотрела на фото молодого Блока в университетском кителе. – Тонкость черт… Аура как дымка. «Под беломраморным обличьем андрогина он стал бы радостью для чьих-то давних грез…»