Администрацию мужики ненавидели зоологически, до судорог. Однако ненависть эта соседствовала с самым позорным, шкурным страхом, удерживавшим мужиков от какого бы то ни было открытого протеста. Керн сперва удивился -- как может такой страх соседствовать с открытым равнодушием к своей и всеобщей смерти? Его сомнения тут же были развеяны: мужики боялись не казней и расстрелов, а перспективы остаться без куска хлеба и крыши над головой.
-- Вон, волков голодных сколько вокруг бегает! -- поучал Керна тот, что остался без морды. -- Выпендрились и поубегали с коммуны, теперь жрут что попало целую зиму подряд! Белок жрут, воробьёв жрут, пропастину, пропади они пропадом! Как ещё от цинги не передохли! Нет, я отсюда ни ногой. Здесь вот крыша есть, картошка есть, авось, за лето и морда какая-нибудь заведётся. Буду тут жизнь доживать. Какая мне разница! Всё равно уж мало осталось, так хоть помру в человеческих условиях.
-- А как же администрация?
-- А перебить бы их к лешему с их трудовым воспитанием! На хрен они сдались?! Лозунгов понавешали, а барак законопатить на зиму не могут -- щели в полпальца, мать их...
Щели были законопачены, очевидно, трудами самих мужиков. Смесь из глины, мха и соломенной сечки покрывала изнутри бараки три и семь во всех местах, где отвалилась штукатурка.
-- От таких толку не дождёшься, -- говорили мужики про администрацию. -- Такие, как они, людям всю жизнь попортили, отродясь зарабатывать мешали. И Советский Союз они придумали. И войну устроили -- тоже они!
-- А вы не думаете, что я один из них? -- спрашивал Керн с тревогой.
-- Да ну на хрен! Ты -- человек серьёзный, деловой. Сразу видно -- работяга! Ты сюда работать приехал, у палача хлеб нелёгкий. Мы же всё понимаем! Кто выжить хочет, тому выбирать не приходится, может так случиться, что и в палачи при коммунистах пойдёшь. А эти уроды, они только языками трепать горазды. Сами куре голову свернуть не могут, если только не напугать их как следует!
-- И не напугали?!
-- А как напугаешь? Сам говоришь, в городе такие же сидят, как они. Рабочий комитет! Пришлют роту с пулемётами и положат всех в ров без разбору!
-- Так всё равно ведь помирать? -- удивлялся Керн.
Мужички качали головами.
-- Помирать тоже по-разному можно. Одно, скажем, дело: сижу я тут, а за мной приходят -- пожалуйте, мол, в канцелярию, а потом в подвал и на тот свет. Судьба! Ничего не попишешь, ничего не сделаешь. Сила солому ломит! А совсем другое дело -- скажем, мы бунт подняли, тут уж вы пришли и всех постреляли без разбору. Это значит, мы ещё и виноваты окажемся? Время сейчас такое, что если сам виноват, оно ещё хуже выходит. Сам себе срок сократил, значит, сам себе и пулю в башку вгоняешь. Нет, мы сопротивляться не будем. Крыша есть, еда есть... а на том свете не пойми ещё что предложат!
Керн переписал их без лишнего труда. Так переписывают машины на стоянке или загнанных в стойло лошадей.
-- А об этих у вас какое мнение? -- спросил его Лантанов, когда Керн вышел из седьмого блока.
-- Этим ещё пахать и пахать, -- ответил Керн. -- Нужно только придумать, как убедить их в этом.
-- Вот я и говорю, -- обрадовался Юрий, -- настоящий тягловой скот. Быдло! А туда же, лезут митинги устраивать... Мало я их плёткой! Мало!
В отдельном крошечном флигеле, под номером одиннадцать, жило духовенство. Такового числилось по канцелярской ведомости восемь человек.
Во флигеле не было туалета -- духовенство ходило на двор, в деревянную будку. Заглянув во флигель, Керн обнаружил там две трёхъярусных "шконки" уже знакомой ему самодельной конструкции. На нижнем ярусе сидели сытые бородатые мужчины и играли в шашки. Под одной из шконок здесь тоже жили: там лежал на ватнике ничком бритоголовый человек в оранжевой рваной одежде.
Керн, не вступая в лишние разговоры, деловито пересчитал обитателей флигеля.
-- Одного не хватает, -- сказал он. -- Куда восьмого девали, святые отцы?
-- Ахтырову третий месяц обедню служит, -- сказал нараспев самый молодой из бородачей.
-- Твою мать, -- проговорил дозорный, сопровождавший Керна, и закрыл дверь флигеля снаружи.
Так и закончился визит Керна в одиннадцатый блок.
Он хотел ещё посмотреть на подростковые блоки, но туда его не пустили. Эти блоки назывались "жилыми секторами" и имели свою нумерацию -- номер один -- для девочек, номер два -- для спецконтингента, номер три -- для мальчиков, номер четыре -- штрафной. Тамара Фёдоровна сказала, что сама представит все необходимые данные по подростковой части, и заверила Керна, что подростки не представляют никакой опасности для режима коммуны.