Часть меня (СИ)

Бесполой тенью скольжу во мраке, незаметно пробиваюсь к стене напротив горящего разными цветами круга, в котором, держась за руки, покачиваются четыре фигуры. В темных плащах с накинутыми на голову капюшонами. Ритуал на стадии завершения.

Энергия в этом круге мечется как сумасшедшая, пропитывая каждую из фигур своим светом. Питая силой, которая вырывается от центра. От чего-то небольшого помещенного, словно на алтарь. Прикрытое окровавленным куском ранее белой материи.

Времени совсем немного, это я понимаю из того, что свет, исходящий от принесенной жертвы истончается, но я почти уже все.

Вот почему именно человек должен проводить такие зачистки. У меня своих сил практически нет, и соответственно засечь их не возможно. Все мои движения выверены и отточены до автоматизма. Левая рука, заранее исполосованная кинжалом рисует ромб с разрушающим глифом по центру. Кровавая правая, рисует вытянутый круг с перечеркнутыми образами — земли, воды, огня и воздуха.

— Delere — Произношу и хлопаю ладонью в ромб. Этот ромб разомкнет опоясывающее заклинание ведьм, остановит кровавый ритуал.

— Consignare — Перечеркиваю весь круг. Запечатываю силу ведьм и смотрю как черные балахоны, в последний раз колыхнувшись, падают безвольными телами в затухающий контур ритуального круга.

Но это не все. Ведь даже взращенные силы, которые легко запечатать таким первичными глифами очень быстро возвращаются к источнику своего питания. В этом случае силы вернуться к ведьмам, призвавшим их, использующих их и питающих от кровавых жертв. Осторожно подхожу к безвольным телам, сверкающим на меня злыми взглядами и начинаю второй этап.

Достаю небольшой стаканчик и, делая небольшие надрезы на запястьях, красивых девушек смешиваю их кровь, добавляю светло желтого зелья приготовленного Маришкой и на каждом красивом лбу рисую запирающий круг. Злые глаза последней черноволосой впиваются в меня мертвой хваткой, пытаются дотянуться внутренним даром до моей души, ищут в ней отклик, но я игнорирую этот взгляд и с последним штрихом зло впиваюсь в нее в ответ. Нет уже души. Во мне нет, того что она ищет, что хочет принудить к повиновению, а может просто срабатывает один из первичных глифов защиты нанесенных на мое тело. Не знаю.

Парни заходят в этот гараж по парам, которыми я их распределил, и это молчаливое выполнение приказа немного радует меня, ровно до той секунды, как я не снимаю окровавленную материю с маленького свертка по центру. С жертвы.

Это ребенок, которому от силы исполнилось не больше трех лет. Смотрит пустыми, широко открытыми светло зелеными глазами в потолок с маленьким ртом по центру от пухлых мертвенно-бледных щек. Открытым, словно в последнем крике.

— Это не ваше дело отребья… — Раздается шипение за моей спиной а я, прикрыв глаза ребенку поворачиваюсь на злой голос, последней ведьмы, которой я рисовал кровавый круг, сильная сучка попалась, потому как еще может разговаривать. Хотя у ее подружек не получается и рта раскрыть, но они пытаются — это видно по дрожащим губам, по недовольным прекрасным лицам. Что ж, моя цель определена. Око за око. Не мной придуманы правила.

Все дело в том, что как заметила Маришка, четверо сопровождающих для меня это слишком большое число. Обычно и сопровождать уже не кого, особенно после такого зрелища, которому я часто бываю свидетелем. И Маришка оказалась права во всем. В том числе, что такой прилив сил может проявиться, только если принести в жертву не просто человека, а невинную, чистую душу в угоду набирающей силы луне.

Я подхожу близко, очень близко забирая из рук Олега шипящий на всех языках, особенно на русском-матерном, образец яркой красоты, рукой жестко впиваюсь в шею, удерживая и фиксируя безвольную голову, подтягиваю ближе.

— Это мое дело. — Жестко проговаривая каждое слово впиваюсь в глаза, пока другая моя рука кончиками пальцев не находит место, где недовольное сердце бьется ощутимей.

— Этот ребенок моего рода. — Рука отклоняется, напрягаясь, каменея и быстрое, четкое движение вперед, проламывая кости, достигает черного сердца. Цепляют его, сжимая и выдергивая из груди.

— Человеческого рода. — Я смотрю на окровавленный кусок мяса, который уже не колышется в руке. Замирает.

— И так будет с каждым, покусившимся на него. — Расслабляю пальцы, даю телу опасть на бетонный пол и стряхиваю капли бурой крови вслед.

— Этих троих забирайте. Богдан в курсе, что нужно делать с ними. — Троя уходят, волоча хрупких женщин. Олег мнется около тела ребенка, но не притрагивается даже к тряпке закрывающей маленькое тельце. Осматривает личико.

— Я приказал свалить! — Не выдерживаю, рычу на мнущегося стража, не понимаю, зачем он остается и мне не хочется, что бы он прикасался к тельцу. Он выходит. Молча, опустив плечи, словно сдулся.