Часовая башня

Любил Шопена. Но, сейчас слушал не как музыку, скорее некоей анкетой для него было сегодняшнее восприятие его произведений. Знакомые прежде музыкальные темы, в её исполнении становились ответами на многие вопросы, что даже и не формулировал, просто слушал, получая ответы.

Наблюдал за её манерой игры. Она не то, чтоб нравилась. Скорее, видел в ней сдержанность, что, теперь, понимал – важна ему.

Но, не была связывающей её руки, не закрепощала её во время игры, скорее делала скрытной в своих переживаниях музыки. Возможно и в жизни была таковой. Сейчас он о многом догадывался в ней. Но, знал наверняка, эта девушка безусловно интересна ему.

– Какое у вас необычное имя, – решился всё же заговорить первым, после небольшого, данного ею концерта.

– Каждое имя несёт в себе свой смысл.

– И каков в вашем?

– Со Шведского переводится; защищённая Тором.

– Вы из Швеции?

– Нет. Я родилась в имении своей бабушки, под Петергофом. Но, потом родители увезли меня в Москву. Моя Родина, впрочем, как и моего далёкого предка, внука Иван городского воеводы Фёдора Аминева, Россия.

– Я имел в виду ваше первое имя, Валерия.

– Откуда вы его знаете? Оно мне не так нравится. Стараюсь не афишировать его.

– Так вас представила моя бабушка. Разве вы не заметили?

– Я всё прекрасно заметила. Впрочем, как и тот букет.

– Какой? – покраснел Яков. Не хотел думать о том, что могла не только разглядеть его тогда, но и всё же увидев, уличить теперь в чём-то противоречащем его намерениям. Но, о каких намерениях могла быть речь, ведь сегодня, если не считать той случайной встречи в театре, произошло их знакомство, значит так же, как и она ему, запал в её душу, оставшись в ней.

– Тот, что прятали за спиной, но, встретив меня с родителями, ускорили шаг.

– Ах вот вы о чём! Даже не думал, право, что смогу вас обидеть тем, что являлся до поры поклонником той исполнительницы, на концерте которой нам довелось встретиться, – на слове НАМ, сделал ударение.

– Ну, хорошо. Будем считать, что вы такой же её поклонник, как и я.

– Именно!

– Но, разве моё исполнение на вызывает в вас желание так же преподнести букет?

– Я и подумать не мог тогда, что вы так прекрасно чувствуете музыку, улавливая замысел композитора, при этом не давая волю эмоциям.

Уверяю вас, в следующий раз буду с букетом.

– Но, я не люблю розы. Они слишком сладки.

Глава III. Башня.

Сидит перед зеркалом. Собирается куда-то. Наверно выходной. Подходит к ней сзади, обнимает мать за плечи. Говорит:

– Мамочка, я так люблю тебя.

– Лерочка, не мешай. Я криво накрашусь.

В комнату входит отец.

– Ты так долго возишься. Мы опять не успеем.

– Подождут. Не нервничай.

– Я и не нервничаю. Просто неприятно каждый раз опаздывать.

– Зато я среди всех у тебя самая красивая.

– Красивая! Красивая! – прыгает вокруг мамы.

Берёт на руки, поднимает, сажает к себе на коленки. Говорит:

– Ты самая красивая. Будешь королевой.

– Я королева! Королева!

Одевает её. Идут к бабушке.

Мокрый, дождливый, осенний Выборг. Как хороши его улицы. Малоэтажные, повторяющие линией окон изгибы рельефа дома, словно прильнувшие к нему своими туловищами за все годы, что стоят здесь.

Знает – это её город. Шлёпает по лужам. Брызги разлетаются по сторонам, словно от проезжающей машины. И вот, точно, машина. Подкрадывается к ним и с пронзительным звуком рассекает, словно катер на подводных крыльях море лужи. Папа раскрывает плащ, защищая собой маму от брызг. Вода не грязная, но холодная, практически ледяная. Он насквозь мокрый. «Волга», скрывается за поворотом.

Часть брызг попадает маме на лицо. Ей кажется; она плачет. Течёт с лица краска.

– Мама ты плачешь?

– С чего ты взяла? – еле сдерживает обиду.

– Ну, вот, всё зря! – говорит папе пряча носовой платочек в сумочку.

– Не расстраивайся. Я люблю тебя любой.

– Я знаю. Но, поверь, мне так важно выглядеть на уровне.

– Я верю. Можно вернуться?

– Нет, – уверенно идёт вперёд.

Бабушка. Она живёт в старом городе. Её квартира досталась ей от мамы. Из её окна видна крепость и часовая башня. На которой без пяти шесть. Уже знает; скоро начнут бить часы, пристраивается на старом, протёртом, кожаном кресле у окна, положив руки на подлокотники. Смотрит в окно не моргая.

– Ждёшь? – спрашивает бабушка. Знает – это папина мама. А маму мамы не считает бабушкой. Поэтому думает – у неё, впрочем, как и у некоторых других детей одна бабушка, мама одного из родителей. Но, ей больше нравится, когда бабушка мама папы. Так ей приятнее, спокойнее. Так видит сказки, понимает их совершенно не, как все другие дети, что верят каждому написанному слову. А ведь слова вовсе и не означают то, что передают. В них вложен совершенно другой смысл, иначе… Иначе бы это была не сказуха.

– Ты мне сегодня прочтёшь сказку?

– Обязательно. Только…

– Что? – пугается этого ТОЛЬКО. Звучит для неё так, будто после осмысления всё в жизни пойдёт другим путём, не так, как хотелось бы.