Чаша судьбы

Письмо из дома казалось тёплым на ощупь. Элмерик понюхал конверт, словно надеялся, что тот будет пахнуть булочками с корицей — их часто пекли по утрам. Но бумага пахла обычной бумагой.

Очень осторожно он поддел печать ножиком и развернул письмо, сразу же узнал почерк отца и с замиранием сердца вчитался в убористые строки:

Дорогой Элмерик!

Мы были рады получить от тебя весточку. Очень гордимся, что ты стал одним из Соколов, — это большая честь для всей нашей семьи.

Но ещё более радостным стало известие о твоей помолвке. Ты спрашиваешь моего отеческого благословения, и я с радостью даю его. Надеюсь, летом ты привезёшь свою невесту к нам в гости — все мы мечтаем познакомиться с милой Брендалин, которую уже полюбили по твоим описаниям. Думаю, было бы разумно справить свадьбу по осени у нас в Холмогорье, если, конечно, родственники невесты не станут возражать.

У нас с Мэрилинн тоже есть новость: через день после минувшего Ноля у тебя появились брат и сестра. Их зовут Вилберри и Эллерина. Думаю, не нужно объяснять, почему мы выбрали эти имена. Мэрилинн едва не умерла в родах и всё ещё очень слаба, но уже начала понемногу выходить в сад. Весна у нас в этом году ранняя…

Знаю, ты был против нашей с ней свадьбы, но Мэрилинн на тебя не в обиде. Она говорит, что любит тебя и передаёт наилучшие пожелания вам с Брендалин. Приезжайте познакомиться с малышами — они растут не по дням, а по часам.

Хочется узнать, каким ты стал, сынок. Боюсь, вдруг ещё немного — и я не узнаю тебя при встрече… Мы не всегда понимали друг друга, и я, наверное, был не лучшим отцом, но мне бы хотелось, чтобы мы снова стали семьёй, собирались за одним столом, говорили, пели, и чтобы не держали зла друг на друга. Я давно простил тебя, Элмерик, и надеюсь, что ты сможешь простить меня тоже.

Твой любящий отец,

Энгус Лаверн

Отложив письмо, бард зарылся пальцами в волосы. Губы дрожали, ему вдруг стало невыносимо стыдно — и вовсе не оттого, что придётся написать отцу, что никакой свадьбы не будет. Стало немного печально, что жизнь в Холмогорье продолжалась и без него. Элмерик почему-то привык думать, что дома ничего не меняется, и только сейчас понял, что всё стало другим. И в то время, когда отцу была нужна его помощь, непутёвый сын бегал по всем Объединённым Королевствам, лелея свою глупую обиду.

Ему вдруг захотелось бросить всё — друзей, Соколов, учёбу — и рвануть домой: взглянуть на братика и сестричку, помириться с мачехой, обнять отца. Каким же глупцом он был раньше! И сейчас, признаться, не лучше: ведь и дураку должно быть ясно, что до Летней Битвы ехать нельзя. А вот потом… да, надо будет выпросить у мастера Каллахана недолгий отпуск. Пока же стоило отправить домой ответное письмо.

Элмерик взял бумагу, обмакнул перо в чернильницу и уже успел вывести сверху на листе: «Дорогой отец», когда в дверь очень настойчиво постучали.

— Кто там? — с кончика пера сорвалась клякса, и едва начатое письмо оказалось безнадёжно испорчено.

— Это я. То есть мы, — из коридора раздался встревоженный голос Орсона. — Можно войти?

— Угу, заходите. Что там ещё стряслось?

Бард открыл дверь. Брови поползли вверх, когда он увидел ещё и мрачного, как туча, Джеримэйна.

— Да ничего особенного. Просто мы за тебя беспокоились.

— Со мной всё в порядке, — пожал плечами Элмерик. — С чего вдруг такой переполох?

— Ну, ты же получил письмо из дома, а теперь сидишь в комнате и не выходишь, — Орсон опустился на табурет. — Мало ли, какие там вести…