Чаша гладиатора

— Вот о том и разговор у нас с вами, — начал он, — о том и разговор, что теперь так решается, что всех, кто где мутит, надо нам на чистую воду вывести, чтобы берег в воду гляделся ясный. Воду мутить никому не дадим! Реки впадают в моря… — продолжал он, и легкая хрипотца, которая проступала вначале, исчезла из его голоса. — Реки впадают в моря, я говорю. А наша вся жизнь течет в будущее. И такое, какого у людей еще никогда и не бывало. Коммунизм уже это будет. Вот что такое наше будущее, ребята! И жизнь у нас должна быть чистой воды. Как бриллиант. Чтобы не нанести мути всякой в будущее.

— А всякие еще несознательные будут тогда? — задали вопрос откуда-то с задней скамьи.

— Я так лично думаю, — сказал, поглядев в ту сторону, Никифор Васильевич, — что к тому времени такие, как ты говоришь, и вовсе водиться уже не будут. Ну, а народится если случаем, так уж вылечат урода, приведут в сознание.

Ремка Штыб поднял руку. Ему хотелось как-нибудь вернуть расположение класса.

— Можно вопрос еще?

— Гони.

— Вот, говорят, — сказал Ремка ясным, вкрадчивым голосом примерного ученика, — говорят, что когда коммунизм наступит уже совсем, так всякий будет получать сколько кому захочется, а работать кто сколько может. А в школе, например, тоже учиться станут сколько захочется по способностям? И пятерки будут ставить по потребностям?..

В классе раздались смешки.

— Это в будущем так дурни только рассуждать будут. А я лично считаю, что они к тому времени повыведутся. И какой толк, если тебе хоть пятерку с плюсом выставят, когда у тебя понимания на круглый нуль. Кому будет охота расти олухом царя небесного? А учиться, конечно, придется порядком. Как я лично себе представляю — выучить придется поболее, чем сегодня вам задают. Ведь техника как двинется! Так что я насчет этого вам легкой жизни не обещаю. За хорошую ручаюсь, а легкой — нет, не ждите… Ну, будут еще вопросы? — торопливо проговорил он, оглядывая класс. Вопросов больше не было, и он сел под звонкие хлопки ребят.

Потом говорили ребята. Всех задело еще тогда, в первый день прихода Ирины Николаевны, как она сказала: «Не слыть, а быть». Всем теперь хотелось «быть», а не только «слыть», казаться. Не только прозываться тулубеевцами, но стать ими. Неожиданно все головы, как по команде, повернулись к двери. Зааплодировали шумно, дружелюбно, с каким-то особым, старательным удовольствием. Несмотря на шум, слышно было, как крякнули под тяжелыми шагами Незабудного половицы, когда он поднялся к столу президиума. Он стоял, опираясь на свою всесветно знаменитую дубинку, держа в другой руке чемодан, положив широкополую шляпу на уголок стола. Когда немножко стихло, Артем Иванович поглядел на ребят, на Богдана Анисимовича и Колоброду, покашлял немного с низким гудом, провел платком по усам своим. Долго и аккуратно засовывал огромный клетчатый платок в карман брюк.

— Немного задержался, прощения прошу, — начал он. — В исполкоме был, в отделе физкультуры. Договорились, Ирина Николаевна. — Он повернулся к сидевшей за столом вожатой. — Именно так, как мы с вами плановали. К Празднику Воды, как сюда подойдет, — Артем Иванович мотнул тяжелым подбородком в сторону окна, — мы тут соревнования проведем с районной школой. Эстафету на приз имени Героя Советского Союза Григория Тулубея. Звонил сейчас в райцентр. Там согласны. А насчет приза условились — вот этот будет. — Незабудный посмотрел в зал. — Ребята… — сказал он, глухо кашлянув. — Ребята! Мне припала честь… — Он раскрыл свой чемодан, извлек оттуда сверкнувший серебром, заигравший зеленовато-бирюзовыми прожилками в матовой слоистой глубине оливина заветный приз «Могила гладиатора».

Все стали приподниматься, разглядывать диковинную и прекрасную вазу. Он и правда был очень красив, этот кубок! Чаша казалась до краев заполненной каким-то манящим светом. Он струился по литым мышцам серебряного атлета, который, одолев бремя могильной тьмы, сам поддерживал этот свет и как бы призывал вершить подвиги силы и бесстрашия.

Сеня смотрел на всех победоносно. Ксана бросала осторожные взгляды на Пьера. Милка обмирала от восторга. Даже всегда старавшийся казаться равнодушным Ремка Шибенцов, хотя и собрался уже было пренебрежительно отвернуться, не выдержал. Так и впился глазами в кубок.

— Позвольте, позвольте, — сказала Ирина Николаевна, — мне кажется, было бы честнее просто назвать это призом вашего имени: приз Незабудного.

— Нет уж, уважаемая Ирина Николаевна, — забасил Незабудный, — тут уж спорить не будем. Это, ребята… Это мой самый дорогой приз из всех, что за жизнь я получал… У меня их, если подсчитать, разных призов и медалей, тысячи полторы было. Да все пришлось понемножку спустить. А уж это неприкосновенное. Это будет памяти Григория Тулубея. Героя из героев! Вот как пускай будет. А уж вы постарайтесь никому его не отдавать.