Час волка

Доктор Стронберг стал было уходить, но остановился в дверях и сказал:

– Интересное у вас, однако, родимое пятно. Я никогда ничего по– добного не видел.

– Родимое пятно? – спросил Майкл.– Какое родимое пятно?

Стронберг казался озадаченным.

– Ну, которое под левой рукой.

Майкл поднял левую руку и от изумления замер. От подмышки до бедра шла полоска гладкой черной шерсти. Волчья шерсть, догадался он. При таком напряжении организма и мозга он не полностью выполнил об– ратное превращение с тех пор, как выбрался из Фалькенхаузена.

– Невероятно,– сказал Стронберг. Он наклонился, чтобы разглядеть волоски поближе.– Это загадка для дерматологов.

– Наверное,– Майкл опустил руку и прижал ее к боку.

Стронберг мимо Чесны прошел к двери.

– С завтрашнего дня мы будем давать твердую пищу. Немного мяса в бульоне.

– Не хочу я никакого проклятого бульона. Я хочу ростбиф. Страшно соскучился.

– Ваш желудок к этому еще не готов,– сказал Стронберг и вышел из комнаты.

– Какой сегодня день? – спросил Майкл у Чесны, когда доктор ушел.– Дата?

– Седьмое мая.– Чесна подошла к окну и загляделась на лес, лицо ее омывал полуденный свет.– В ответ на ваш следующий вопрос скажу, что мы в доме нашего друга в сорока милях к северо-западу от Берлина. Ближайшее селение – маленькая деревушка с названием Россов – в один– надцати милях к западу. Так что здесь мы в безопасности, можете отды– хать спокойно.

– Я не хочу отдыхать. У меня есть задание, которое нужно выпол– нить.– Но как только он сказал это, он почувствовал, как то, что ввел ему Стронберг, стало действовать. Язык у него онемел, он опять почув– ствовал сонливость.

– Четыре дня назад мы получили шифровку из Лондона.– Чесна от– вернулась от окна, чтобы видеть его.– День вторжения назначен на пя– тое июня. Я радировала в ответ, что наше задание не завершено и что успех вторжения может быть под угрозой. Я пока еще жду ответа.

– Мне кажется, что я знаю, что такое Стальной Кулак,– сказал Майкл и стал излагать ей свою гипотезу о «летающей крепости».

Она внимательно слушала, с бесстрастным лицом, не выражая ни со– гласия, ни несогласия.

– Я не думаю, что самолет спрятан в ангаре в Норвегии,– сказал он ей,– потому что это слишком далеко от побережья вторжения. Но Гильдебранд знает, где самолет. Нам нужно попасть на Скарпу…– в глазах у него стало туманиться, во рту чувствовался сильный привкус лекарств,– …и выяснить, что же изобрел Гильдебранд.

– Вы никуда не можете ехать. Не в таком состоянии, в каком вы находитесь. Будет лучше, если я сама подберу людей и доставлю их туда самолетом.

– Нет! Послушайте… ваши друзья могут быть хороши, чтобы вор– ваться в лагерь для пленных… но Скарпа будет много крепче. Вам для такой работы нужен профессионал.

– Вроде вас?

– Именно. Я смогу быть готовым к поездке через шесть дней.

– Доктор Стронберг сказал – две недели.

– Его слова ни черта не стоят! – Он почувствовал прилив злости.– Стронберг меня не знает. Я буду готов через шесть дней… при усло– вии, что у меня будет мясо.

Чесна чуть улыбнулась.

– Верю, что вы говорите серьезно.

– Да, серьезно. И больше не надо мне никаких успокоительных или что там мне упорно колет Стронберг. Понимаете?

Она помолчала немного, обдумывая. Потом:

– Я скажу ему.

– И еще одно. Вы… учитывали возможность… что между этим мес– том и Скарпой мы можем нарваться на истребители?

– Да. Я иду на такой риск, вполне сознавая его.

– Если нас собьют, то нам все равно тогда придется падать подо– жженными. Но вам нужен второй пилот. У вас такой есть?

Чесна покачала головой.

– Поговорите с Лазаревым,– сказал Майкл.– Вам он может показать– ся… интересным.

– Это животное? Он – летчик?

– Хотя бы просто поговорите с ним.– Веки Майкла тяжелели. Трудно было сопротивляться помрачению зрения. Лучше не сопротивляться, а от– дыхать, подумал он. Отдыхать, а завтра тогда уже сопротивляться.

Чесна оставалась у его кровати, пока он не уснул. Лицо ее смяг– чилось, она потянулась, чтобы потрогать его волосы, но в этот момент он повернулся на другой бок, и она убрала руку назад. Когда она узна– ла, что его и Мышонка схватили, то чуть с ума не сошла от волнений, и вовсе не потому, что боялась, что он выдаст секреты. Увидев его поя– вившимся из леса – грязного и всего в синяках, с лицом, запавшим от голода и испытаний в заключении,– она чуть не упала в обморок. Но как же он нашел их по следам в лесу? Как?

Кто вы? – мысленно спросила она спящего. Лазарев спрашивал, как дела у его друга «Галатинова». Русский он или британец? Или какой-то другой, более редкой национальности? Даже в изнуренном состоянии он был красивым мужчиной – но было в нем что-то от одиночества. Что-то потерянное. Всю свою жизнь она воспитывалась со вкусом серебряной ло– жечки во рту; это был человек, познавший вкус земли. В разведслужбе было железное правило: не поддаваться чувствам. Невыполнение этого правила могло привести к неописуемым страданиям и смерти. Но она ус– тала, так устала быть актрисой. А вести жизнь без чувств было тем же, что играть роль критика вместо публики: в том не было удовольствия, только сценическое искусство.