Час волка

— Я уже говорил: мне нужно стать быстрым. — С этими словами Никита оглянулся назад, с сожалением глядя на туннель, в котором скрылся поезд. — Завтра ночью он снова пройдет здесь. И послезавтра тоже. И тогда можно будет опять попробовать. — Оказавшись на месте, он поднял одежду с земли и небрежно набросил накидку на плечи. Все это время Михаил недоуменно смотрел на него, не понимая, к чему все это. — Если ты спросишь у Виктора, то он наверняка расскажет тебе одну историю, — продолжал Никита. — Виктор говорит, что старик, который был тут вожаком, когда он сам только-только пришел в стаю, знавал одного человека, когда-то жившего в нашей стае, который мог пройти превращение всего за двадцать четыре секунды. Можешь себе представить? Полностью превратиться из человека в волка за двадцать четыре секунды! Даже у самого Виктора уходит больше чем полминуты. А уж я… Да куда мне! Я так себе…

— Нет, ты не так себе! Ты быстрый.

— Недостаточно быстрый, — с горечью поправил его Никита. — Я не самый ловкий, не самый сильный, не самый находчивый. Но всю жизнь, даже мальчишкой, даже тогда, когда мне было не больше лет, чем тебе сейчас, — а я тогда надрывался в угольной шахте, — уже тогда мне хотелось совершить что-нибудь такое… особенное, понимаешь? Если долго работать на самом дне шахты, глубоко под землей, тобой в конце концов начинает овладевать какое-то навязчивое желание, начинаешь мечтать стать птицей. Возможно, эта мечта меня все еще преследует, и теперь я хочу, чтобы мои ноги стали крыльями.

— Ну а что из того, самый ты ловкий или…

— Для меня это важно, — перебил Мишу Никита. — Цель у меня такая есть, понимаешь? — И он тут же продолжил, не дожидаясь ответа: — Я прихожу сюда каждый день летом, из года в год, но только ночью. Я не хочу, чтобы машинист меня увидел. И в самом деле становлюсь быстрее. Вот только ноги меня подводят. — Он махнул рукой в сторону дальнего, восточного туннеля. — Но все же когда-нибудь я сумею обставить поезд. Я начну вот отсюда, еще человеком, и, до того как поезд войдет в тот туннель, волком перепрыгну через рельсы перед самым носом у паровоза.

— Прыгнешь через рельсы?

— Да. Волком, — ответил Никита. — А теперь будет лучше, если мы с тобой найдем чего-нибудь пожрать, а не то придется всю ночь блуждать по лесу.

Сказав это, Никита зашагал на восток, вдоль полотна, и Михаил последовал за ним. Примерно в полумиле от того места, где Никита бегал наперегонки с поездом, им удалось отыскать валявшегося на рельсах истекающего кровью кролика. Паровоз сбил его только что. Мертвые глаза зверька были широко распахнуты, как будто он был зачарован ослепительным желтым взглядом налетевшего на него монстра. Одного кролика никак нельзя было назвать добычей, но, в конце концов, это было только начало. Никита поднял его за уши с земли и отправился дальше, неся свою находку в опущенной руке, размахивая ею на ходу, словно сломанной игрушкой.

От одного только запаха свежей кроличьей крови у Миши потекли слюнки. Ему даже показалось, что у него из горла вот-вот вырвется дикий звериный рык. С каждым днем он начинал все больше и больше походить на остальных из их стаи. Впереди же его ждало неизведанное пока превращение. Ему самому нужно было сделать лишь один-единственный шаг навстречу, превращение казалось близким и далеким одновременно, манило его к себе и в то же время пугало. Михаил не знал, как управлять им, и даже не имел представления о том, как нужно пожелать превращения, чтобы оно произошло с такой же легкостью, как это получалось у остальных. На что это было похоже? На внутренний приказ или же нужно было представить себе что-то? Мише было страшно расставаться с тем, что делало его похожим на человека, ведь полное превращение неизбежно перенесет его в совершенно другой мир, войти в который он никак не решался.

А сейчас он шел рядом с Никитой, исходя слюной. Он слышал урчание, но на зверя это было вовсе не похоже: просто в животе у него урчало от голода. В конце концов, в нем до сих пор сохранялись повадки, присущие обыкновенному мальчику, а не волку.

И еще много ночей в продолжение длинного, испепеленного горячим дыханием засухи лета Михаил вместе с Никитой охотились у железной дороги. Однажды, это было в самом начале августа, они нашли на путях попавшего под поезд олененка, которому поездом переехало ноги. Михаил видел, как Никита наклонился к нему, глядя во влажные глаза обезумевшего от боли животного, а потом стал поглаживать бока. Никита тихо разговаривал с олененком, пытаясь успокоить его, а затем, проведя еще несколько раз руками по гладкой шерсти, он взял голову оленя в свои ладони и вдруг одним резким, сильным движением свернул ему шею, разом положив конец его страданиям. Никита тогда еще сказал Михаилу, что в этом и есть подлинное милосердие.