Миша дождался, пока Франко скроется в лесу; он и сам знал дорогу домой. В конце концов, если он даже вдруг и заблудится, то его наведет на след запах свежей крови Франко. Силы возвращались к нему, сердце бешено колотилось, кровь стучала в висках. Напоследок он окинул взглядом разоренное лесное кладбище, отчего-то вдруг задавшись вопросом: где суждено быть его могиле, когда он умрет, и кто тогда засыплет землей его кости? Но, опомнившись, он отогнал от себя мрачные мысли и отправился в обратный путь, не отрывая глаз от следов Франко, едва различимых на темной земле.
Глава 3
С того дня минуло еще три весны. Наступило лето. Михаилу шел уже двенадцатый год. Ренату одолели глисты, и она чуть не умерла, заразившись от мяса убитого кабана. Виктор заботливо выхаживал ее, и дело пошло на поправку. Он ради нее ходил на охоту, доказывая тем самым, что и ему не чужды человеческие чувства. У Павлы от Франко родилась девочка; малышка умерла в страшных муках, когда ей было всего два месяца от роду. Ее маленькое тельце билось в конвульсиях, покрываясь светло-коричневой шерстью. Никита с Алекшей тоже готовились произвести на свет потомство, но эта беременность закончилась неудачей на четвертом месяце, и младенец, которому так и не суждено было родиться на свет, покинул утробу матери вместе с потоком крови и бесформенными комками плоти.
Михаил теперь носил сандалии и накидку из оленьей шкуры, которую Рената сшила для него. Старая одежка поистрепалась, и он давно вырос из нее. Михаил рос, превращаясь в неуклюжего, долговязого подростка, и на груди и плечах у него уже начинали расти черные волосы. Он рос не только физически; не прерывались занятия с Виктором математика русская история, языки, классическая литература — все, чему Виктор мог его научить. Временами знания давались ему легко, но иногда учение не шло, и тогда лишь громогласные окрики Виктора, раздававшиеся в полутемной, освещенной единственным факелом келье подвала, могли заставить его взять себя в руки и сосредоточиться. Шекспира Михаил читал, можно сказать, даже с удовольствием, и больше всего ему нравились мрачные эпизоды и призраки из «Гамлета».
Со временем все данные ему природой чувства обострились. Во всяком случае, такого понятия, как темнота, для него больше не существовало; даже самая темная ночь была лишь серыми сумерками, а звери и люди виделись на этом фоне жутковатыми голубыми силуэтами. Когда ему удавалось как следует сосредоточиться, не отвлекаясь на посторонние звуки, он мог с закрытыми глазами отыскать в пределах стен белого дворца любого из стаи лишь по стуку их сердец: сердце Алекши, например, билось быстро, словно маленький беспокойный барабанчик, а ритм Виктора был неторопливым и размеренным, его сердце стучало, словно хорошо отлаженный, испытанный механизм. Цвета, звуки, запахи — все они теперь казались намного сильнее, ярче, чем раньше. Днем он мог запросто увидеть оленя, бегущего сквозь густые лесные заросли на расстоянии в добрую сотню ярдов. Михаил на собственном опыте познал, как важно быть быстрым и ловким; он с легкостью ловил крыс, белок и зайцев, которые становились частью общей добычи, но вот охота за чем-нибудь более крупным не удавалась ему никак. Часто он просыпался посреди ночи и обнаруживал, что рука или нога вдруг начинает обрастать темной шерстью, принимая очертания волчьей лапы, но мысль о полном превращении все еще вызывала у него панический страх. Физически он был готов к этому, но душа его сопротивлялась. Его всегда удивляла та легкость, с которой другие члены стаи могли переходить из одного мира в другой, как будто для этого было достаточно одного лишь хотения. Быстрее всех это получалось, конечно же, у Виктора; на то, чтобы полностью закончить превращение и оказаться в обличье зверя — большого серого волка, — у него уходило меньше сорока секунд. Вторым по ловкости был Никита; ему на это требовалось немногим более сорока пяти секунд. У Алекши был самый красивый мех, а у Франко — самый громкий голос. Павла была самой застенчивой, зато Ренату можно было назвать самой жалостливой из всей стаи. Иногда она давала уйти от себя какой-нибудь маленькой беззащитной зверушке, даже если на погоню были потрачены все ее силы и она валилась с ног от усталости. Виктор бранил ее за эту блажь, а Франко просто угрюмо молчал и недовольно хмурился, но она все равно всякий раз поступала по-своему.