Час волка

— Нет! — замотал головой Майкл, отказываясь верить в это. — Ты ошибаешься! Не может быть, чтобы меня так долго… не было!

— Я не ошибаюсь. — Она взяла его за руку и взглянула на циферблат часов. — Шестое июня наступило один час и две минуты назад.

— Необходимо разузнать обстановку. Здесь где-то должен быть радиоузел.

— Есть, — сказал Лазарь. — В доме позади топливных цистерн.

Он рассказал Майклу, что вместе с подневольными рабочими его заставили чистить выгребную яму рядом с солдатскими казармами, вот почему от его одежды исходила невыносимая вонь. И вот там-то, стоя по пояс в дерьме и разговаривая с рабочими, он кое-что разузнал о заводе. Хильдебранд жил в своей лаборатории, расположенной в самом сердце завода, у трубы. Огромные цистерны были залиты маслом, которым помещения отапливались долгими зимними месяцами. Рабочие жили в бараках неподалеку от солдатских казарм. И Лазарь сказал, что на случай атаки партизан на заводе имелся и склад оружия, но вот только где он, ему выяснить не удалось.

— Это на тебя налезет? — спросил Майкл, когда они проходили мимо стола, у которого на полу валялось распростертое тело часового.

Лазарь сказал, что он попытается. Чесна открыла стол и нашла «люгер» и патроны к нему. Лазарь переоделся в нацистскую форму. Рубашка трещала в плечах, а брюки, напротив, норовили сползти. Ему пришлось застегнуть ремень на последнюю дырочку. Зато фуражка пришлась впору. Сапоги на Лазаре остались прежними, те самые, что он получил, когда они покидали Германию, но теперь их покрывала корка засохших нечистот.

Из здания гауптвахты они отправились на радиоузел. Чесна еще слегка прихрамывала, но могла идти самостоятельно. Майкл увидел радиомачту, на самом верху которой мигали два огонька — предупреждение для низко летящих самолетов, — и повел всех за собой. Через четверть часа, после коротких перебежек по аллеям, они оказались перед каменным домиком, часовых у входа не было. Дверь была заперта. Несколько мощных пинков ногой, обутой в грязный сапог, — и дверь распахнулась. Майкл нащупал на стене выключатель. На столе стоял радиоприемник под чехлом из прозрачного пластика. У Чесны был опыт в работе с немецкими радиостанциями, и Майкл отошел в сторону. Индикаторы загорелись зеленым светом, Чесна перебирала частоты. Из маленького динамика доносился треск помех. Потом послышался далекий голос, говоривший по-немецки что-то о дизельном двигателе, требующем капитального ремонта корабле в море. Чесна поймала и норвежскую передачу о лове скумбрии, возможно, это была радиошифровка, передаваемая в Англию. Снова смена частоты, и заиграла музыка — траурный марш.

— Если высадка производилась, это должно было занимать весь эфир, — сказал Майкл. — Что происходит?

Чесна пожала плечами и продолжила искать. Она поймала радиостанцию, передающую сводку новостей из Осло; на ее волнах немецкий диктор хорошо поставленным голосом рассказывал о том, что еще одна партия железной руды была отгружена морем во славу рейха и что перед зданием правительственной ратуши в шесть часов утра будет формироваться очередь на отоваривание карточек на молоко. Переменная облачность, семьдесят процентов вероятности грозовых дождей и порывистого ветра. А теперь обратимся снова к успокаивающей музыке Герхарда Каатховена.

— А где же высадка? — почесал подбородок Лазарь. — Ведь она должна была начаться пятого…

— А может быть, и нет, — сказал Майкл. Он взглянул на Чесну. — Может быть, операцию отменили или перенесли.

— Но для того, чтобы перенести операцию такого размаха, должна была быть какая-то очень веская причина.

— Может быть, она у них была. Кто знает, что могло произойти? Но я уверен, что высадка еще не началась. Если бы все произошло утром пятого числа, об этом сообщалось бы на всех частотах.

Чесна знала, что он прав. К этому времени, по идее, эфир должен был бы разрываться от новостей, рапортов и сообщений партизанских групп. Но утро наступающего дня ничем не отличалось от остальных — это было утро траурных маршей и очередей за молоком.

Теперь Майкл знал, что им делать дальше.

— Лазарь, а ты смог бы взлететь на каком-нибудь из тех ночных бомбардировщиков, которые стоят на аэродроме?

— Я смогу взлететь на всем, у чего есть крылья. Я предлагаю двести семнадцатый «дорнье». С полными баками он может пролететь тысячу миль, и к тому же он быстрый, зараза. А куда мы полетим?

— Сначала разбудим доктора Хильдебранда. Потом выясним точно, где находится ангар «Железного кулака». Сколько времени займет перелет отсюда до Роттердама? Ведь это почти тысяча миль.

— Горючего хватит в обрез, — помрачнел Лазарь, — даже если баки будут залиты под завязку. — Он задумался. — Максимальная скорость «дорнье» примерно триста миль. При дальнем перелете следует придерживаться двухсот пятидесяти. Потом еще ветер… Пять часов, это как пить дать.