Час волка

Она взорвалась прежде, чем кто-либо из них успел пошевелиться.

Громкий хлопок, яркая вспышка, и от гранаты повалил густой белый дым. В следующие две секунды Майкл понял, что это был не просто дым. Воздух наполнился приторным, тошнотворно-сладким запахом апельсинов.

Рядом с первой взорвалась вторая газовая граната. Чесна снова поднесла руку ко рту, собираясь проглотить смертоносную капсулу. Майкл не мог этого вынести и, сам не зная, к худу или к добру, выбил ее у Чесны из ладони.

Дым накрывал их широким саваном. Лазарь задыхался и кашлял, катившиеся из глаз слезы слепили его; он поднялся с пола, но ноги не держали, и он снова упал. Майклу казалось, что легкие у него вот-вот разорвутся; он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он слышал, как в удушливом дыме задыхается Чесна, как она кашляет, цепляясь за него, и пытался поднять ее. Но воздуха больше не было, а дым не рассеивался. Одно из изобретений Хильдебранда, подумал Майкл. Ослепленный, со слезящимися глазами, он упал на колени. Из дыма перед ним возникла чья-то фигура в противогазе. Солдат приставил Майклу к виску дуло винтовки.

Чесна осела на пол рядом с ним, ее тело конвульсивно вздрагивало. Майкл упал на нее, попытался подняться, но силы оставили его. Как бы ни называлось это вещество, оно было сильнодействующим. Последнее, что запомнил Майкл Галлатин, теряя сознание, — это удушливый запах гнилых апельсинов.

Глава 7

Они очнулись в камере, единственное зарешеченное окно которой выходило на летное поле аэродрома. Простреленная рука Майкла была перевязана чистыми бинтами; он взглянул в окно и увидел, что большой транспортный «мессершмитт» стоял на взлетной полосе. Значит, бомбы еще не загрузили.

Лодыжка Чесны тоже была перебинтована, и когда она развязала бинты, то увидела, что рану промыли, а пулю вынули. Последствия газовой атаки напоминали о себе: все трое не переставали отхаркиваться водянистой слизью, и для этой цели в углу камеры было поставлено ведро. Майкла мучила головная боль, а Лазарь был в состоянии только лежать на тощем матрасе своей койки, уставившись в потолок остановившимся взглядом, словно пьяница с перепою.

Майкл расхаживал по камере и часто останавливался, чтобы через решетку в деревянной двери выглянуть в коридор. Там не было ни души.

— Эй! — закричал он наконец. — Принесите нам воды и чего-нибудь поесть.

Немного погодя на этот крик отозвался солдат, который пристально посмотрел через решетку на Майкла светло-голубыми глазами и исчез.

Примерно через час двое солдат принесли им обед, состоявший из густой толоконной каши и фляги воды. Когда с едой было покончено, в камеру снова вошли те же солдаты, но вооруженные автоматами. Они приказали пленникам выходить.

Майкл поддерживал Чесну, она, хромая, медленно шла по коридору. Лазарь спотыкался, в голове у него еще стоял туман, а ноги были словно ватные. Конвоиры повели их на улицу из небольшого каменного здания гауптвахты на краю аэродрома, затем — по аллее в сторону завода. Вскоре они очутились в здании, находившемся неподалеку от того места, где их захватили в плен.

— Нет, нет! — послышался высокий, как будто мальчишеский голос. — Веди мяч! Не бегай с ним, а веди!

Они вошли в спортивный зал, с полом из отполированных дубовых досок. У стены стояла небольшая трибуна с рядами лавок, а стекла окон были матовыми. Бегавшие по площадке истощенные заключенные боролись за обладание баскетбольным мячом под бдительным присмотром вооруженных винтовками охранников. Прозвучал свисток, показавшийся оглушительным в замкнутом пространстве.

— Нет! — В мальчишеском голосе слышалось раздражение. — Гол синей команде! Мяч у красной команды.

На рукавах серых мешковатых роб заключенных были красные и синие повязки. С трудом держась на ногах, спотыкаясь, они заковыляли к щиту в дальнем конце площадки.

— Веди мяч, Владимир! Чего здесь непонятного? — Кричавший человек стоял у края площадки. На нем были черные спортивные шаровары и полосатая майка судьи. В нем было, наверное, два метра роста, а длинная грива светлых волос спускалась по спине почти до лопаток. — Мяч! Бери мяч, Темкин! — выкрикнул он, топая ногой. — Какой момент упустил! Мазила!

«Час от часу не легче», — подумал Майкл. На трибуне стоял Джерек Блок, жестом подзывавший их к себе. На ту же трибуну, но несколькими рядами выше хозяина взгромоздился и Сапог, у которого был вид свирепого бульдога.

— Привет! — сказал высокий человек с белой гривой, обращаясь к Чесне. Он улыбнулся, обнажая лошадиные зубы. Он носил круглые очки; на вид Майкл не дал бы ему больше двадцати трех лет. У блондина были темно-карие детские глаза. — Так это вы сегодня утром наделали здесь столько шуму?

— Да, Густав, это были они, — ответил Блок.

— Вот как! — Улыбка покинула лицо доктора Густава Хильдебранда, а взгляд его стал колючим. — Вы меня разбудили.

Может быть, в области разработок химического оружия Хильдебранд и в самом деле был новоявленным гением, думал Майкл, но это вовсе не мешало ему оставаться лопоухим простаком. Высокий юнец отвернулся от них и закричал заключенным на площадке: