Гостям с запада просто и прямо предложили сдаться. У сибиряков были свои резоны. Сашка слышал разговор Каратиста и Пустырника (а слух у него был хороший, в отличие от зрения). Лидер киселёвцев убеждал Пустырника, что в «Уралах» – очень ценный груз. Мол, за ним они сюда и заехали, временно отделившись от основного отряда. Что-то важное было у них тут припрятано. Дядя Женя качал головой, то ли сомневаясь, то ли раздумывая. Может, и не рассчитывал на трофеи. Но и оставлять эту группу у себя в тылу было неразумно.
Те решили отбиваться до последнего, надеясь на чудо. Конечно, они тоже сразу поняли, кто к ним пожаловал. Снайпер застрелил парламентёра, посланного для отвода глаз. Ефим Бурлюк, здоровенный новобранец из Заринска, вызвавшийся на роль переговорщика, отчасти сам был виноват – стоял в полный рост, хотя ему велено было поостеречься. Гибель его взбесила и без того злых бойцов «Йети» до предела.
После этого ордынцы – потом оказалось, что это добровольцы из Перми, – отстреливались до последнего патрона и дрались за каждую комнату, с отчаянием обречённых.
Магазин «Семёрочка», большой домина с окнами, половина которых была разбита лет пятьдесят назад, мало подходил для обороны. Но чужаки, надо отдать им должное, попытались. Стреляли они нечасто, но метко. Видимо, какую-то подготовку прошли, не были зелёными. И всё закончилось бы ещё хуже для осаждающих, но у защитников древнего магазина не было пулемётов или патронов к ним, а у «Йети» их было несколько. Штурм закончился короткой рукопашной в узких коридорах небольшого подвала, несколько отсеков которого пришлось просто забросать гранатами.
В здании оказалось много наскоро устроенных баррикад из тележек и стеллажей, из-за которых защитники отстреливались.
Младший хотел быть в самой гуще, как тогда при штурме Санатория с заложниками (хотя от страха подрагивали колени), но Пустырник запретил ему лезть вперёд. Мол, ты теперь при штабе, там больше пользы принесёшь.
Сашка не хотел себе льстить: вряд ли его считают таким ценным, скорее, просто дядя Женя хочет его сберечь, выполняя какой-то долг перед Сашкиным отцом, погибшим вождём, с которым он так часто спорил и ругался до хрипоты.
Кроме парламентёра, потеряли ещё одного убитым – это был их сосед из Прокопы Лёва Зенков.
Младший вспомнил, как проходил мимо Лёвкиного дома и перебросился с ним парой фраз в тот день, когда закончилась их мирная жизнь в Прокопе, в день их отъезда. И вот теперь Зенков мертв – пуля из винтовки пробила ему живот, и он умер в мучениях. Сашка уже в который раз подумал, что страшна не сама смерть, а умирание.
Ещё четверо были тяжело ранены. А «лёгких» было не меньше десятка. И не только с пулевыми ранениями – гранаты гости из-за Урала тоже швыряли из окон. Поэтому имелись и контузии, и порезы осколками.
После победы пленных казнили – перекололи штыками и ножами.
«Сдались бы сразу, остались бы живы, – сказал им Пустырник. – А теперь извините».
Он кривил душой, скорее всего. Один чёрт бы перебили. Ну, что было с ними ещё делать? Отпустить, чтобы они добрались-таки до своих хозяев и предупредили их? Эскортировать под охраной в Кузнецово? И кто за ними там будет следить? Конечно, вырезать гораздо проще. Роль палачей исполнили братья Красновы. Из комнаты, куда согнали пленных, доносились звуки, как со скотобойни – вой, удары и крики, перемежавшиеся матюгами. Слушать это было тошно, и Пустырник вмешался, собственноручно пристрелив нескольких пленных, предельно экономя патроны. Стоя за дверью, Сашка прислушивался к тому, что творится у него в душе. Гнева, который он испытывал во время битвы в столице, сейчас не было в помине. Только усталость и отупение.
Что с ними происходит? В Заринске, когда выгоняли ордынцев и предателей, после кровавой мясорубки, казалось, что уж теперь-то всё закончится. Но этот ужас никак не заканчивался… И неизвестно, что будет дальше. Хотя тогда они расправлялись с вооружёнными врагами, незваными и причинившими много зла.
Парень подумал, что на него смотрели бы косо, узнав о его сомнениях. Хотя Саша хорошо понимал, кто для него свои, даже если они в чём-то неправы. Просто он не мог представить себя на месте Красновых. И за эту слабость ему было стыдно. И еще за мыслишку: «Они делают это не потому, что мстят, а потому, что теперь
Фигня. Не надо приписывать нормальным людям такие гадкие помыслы. Они просто через многое прошли. Его деду зрелище казни точно бы не понравилось. Но сам Сашка, выросший в чистилище, повзрослевший в аду, считал, что старый Данилов был в своей мягкотелости неправ. Парень думал, что уж сам-то не подвержен тому, что дед называл «интеллигентскими соплями». Младший не представлял себе, какая болезнь может так называться. В детстве думал, что речь идёт о какой-то особой простуде. Потом понял, что это метафора. И ему было даже обидно, когда оказалось, что он всё-таки к этому немного склонен. Иммунитет оказался неполный.