Час Самайна

Через две недели Женя со своим «ундервудом» оказалась в комнате, где работал Александр Васильевич и двое его по­мощников. Каким образом Александру Васильевичу удалось убедить директора института, академика Бехтерева, взять еще одну штатную единицу, было неизвестно, но она стала рабо­тать там. Работа была интересная, а еще интереснее — быть рядом с такой неординарной личностью, как Александр Васи­льевич. Он ставил опыты по передаче мыслей на расстоянии, используя как проволочную, так и беспроволочную связь. Пока наиболее успешными были эксперименты с проволочной связью. Два добровольца, обритые наголо, в алюминиевых шлемах, соединенные друг с другом медным проводом, сидели спинами друг к другу, каждый имел перед собой доску с глад­кой отражающей поверхностью. Один, медиум, был передаю­щий, другой, реципиент, — принимающий. Передавали слова, символы, картинки. При передаче символов и определенных картинок был наиболее высокий результат попаданий. Алек­сандр Васильевич, довольный, разрабатывал схему более слож­ных опытов, и вдруг как гром с ясного неба...

В тот день Барченко пришел на работу не ранним утром, как обычно, а уже перед обедом. Женя предложила чаю, но он отказался. Хмуро осмотрел помещение, помощников и объявил:

— Завтра можете не выходить на работу. Лаборатория ликвидируется, расчет получите сегодня.                            

— Что случилось?

— Это неважно. Главное, лаборатории больше нет.

— Может...

— Ничего уже нельзя. Если бы можно было, то... сегодня Бехтерев скрепя сердце подписал приказ о ликвидации лабо­ратории. Мы уволены.

Женя выбрала момент, когда они остались вдвоем. Барчен­ко ковырялся в столе, отправляя большую часть бумаг в кор­зину.

— Александр Васильевич, так что все же произошло?

— Враги, Женечка, враги. Они кругом и всюду, исподтишка наблюдают, чтобы нанести удар в спину.

— Что же теперь вы будете делать? Ой, извините, я не то сказала...

— Как ни говори, а суть одна... Может, это судьба, Женеч­ка. Засиделся я за столом, нужна живая работа. Сколько тео­ретические выкладки ни строй, а без практического подтверж­дения они выеденного яйца не стоят. Перехожу от теории к практике. Как рекомендовали матросы на лекции.

— Во главе матросского отряда отправитесь искать страну Шамбалу?

— Почти. Кроме врагов, у меня есть и друзья. Стараниями нашего директора я избран членом-корреспондентом ученой конференции от института и командирован в Мурман на должность заведующего Мурманским морским институтом краеведения.

— Ого! — только и сказала Женя.

— Это только звучит громко — должность. Институт не тя­нет даже на скромную лабораторию. Но это не главное... Моя цель — организация экспедиции на Кольский полуостров, в самое сердце Лапландии. Думаю, не позже весны она от­правится на поиски следов дорической культуры. Кое-какие сведения я имею, осталось все исследовать и научно обосновать. Так что со мной все понятно. А ты, Женечка, что будешь делать?

— У меня только один путь — на биржу. Бедная мама, она будет так переживать...

— Женечка, а ты не хочешь поехать со мной? Я еду с женой в Мурман, затем в экспедицию. Не присоединишься к нам?

— Не хочется маму оставлять одну... Но если уж выбирать между экспедицией и биржей, то я выбираю экспедицию.

— Может, подумаешь, с мамой посоветуешься?

— Уже подумала и посоветовалась. Мама будет против, но...  Хочется посмотреть мир, а что я здесь увижу? Разве только повезет, и снова буду стучать на машинке с раннего утра до позднего вечера. Мама меня простит и поймет.

— Тогда в путь! Нас ожидает небольшой крюк, тебе, думаю, он будет приятен. Мы сначала должны заехать в Москву. Там пробудем два дня, потом вернемся и двинемся на Мурман. Ты довольна?

— Кажется, что, несмотря на двадцать лет, я уже прожила несколько жизней, точнее три. Первая — это то, что происхо­дило со мной до октябрьской революции, вторая — моя жизнь в Питере, а третья — в Киеве. Сейчас я готова начать новую жизнь и не знаю, есть ли в ней место для старой.

— Ты обижена на Блюмкина?

— Да. Он мог бы разыскать меня в Питере. Адрес бабушки он знает, здесь одно время жил. Не искал — значит, я ему не нужна.

— Трудно сказать, что лучше, а что хуже... Якова я видел один раз, но могу сказать, что это человек, который не успо­коится, пока не свернет себе шею. Быть рядом с ним — значит, подвергаться такой же опасности.

— Тем более в это время.

— Час Самайна. Я его так называю.

— Что такое Самайн?

— Самайн, согласно кельтскому календарю, это время соприкосновения двух миров на пути уходящего бога, когда разделяющая завеса истончается. Он соединяет две половины года, темную и светлую, соединяет два мира — Верхкий Мир людей и Иной Мир. Вот так и наше время балансирует между тьмой и светом, добром и злом и не имеет между собой четких границ.

— Мы все находимся на границе между злом и добром, све­том и тьмой... Верно подмечено.

— От знакомых я узнал, что Блюмкин учится в Москве в ака­демии РККА, но в данный момент находится в длительной командировке[7].