Час Самайна

— Будешь ты. Понятно. Но вхождения куда? Что собой представляет этот Иной Мир? Я тебе уже говорил, что, воз­можно, Иной Мир — это смерть!

— Которая обставлена сложным ритуалом, хранившимся в тайне?!

— А почему бы и нет? Сломать шею очень просто, а вот поставить ее на место бывает невозможно. Ты слишком увле­каешься для настоящего ученого, в тебе много авантюризма. Извини, но это так. Давай дождемся окончания расшифровки. А потом будем думать.

— Опять ждать!

— Да, надо ждать. Вся жизнь проходит в ожиданиях... Пока не заметишь, что она почти прошла... Годы идут, я не молодею, но все равно надеюсь, что добьюсь организации экспедиции в Тибет, на поиски Шамбалы.

— Если честно, я не разделяю вашего оптимизма. Средства на содержание лаборатории, несмотря на титанические усилия Глеба Ивановича, с каждым годом все сокращаются. Дорого­стоящая экспедиция — это такой же миф, как и тот, который она предполагает раскрыть.

— Времена меняются. Я все же верю, что увижу Тибет.

— Помните, я показывала письма...

— Помню. Понимаю, что ты этим хочешь сказать, но ниче­го другого ответить не могу.

— Александр Васильевич, неужели вы не видите, что стра­на меняется, что на смену революционным романтическим грезам о всеобщем благоденствии пришла циничная дикта­тура иллюзорной идеи счастливого будущего, которой кормят народ, при этом нещадно его эксплуатируя. А любые прояв­ления свободомыслия поддаются остракизму, и если человек не исправляется, то его нещадно уничтожают. Сколько дея­телей науки и культуры от этого пострадало!

— Женечка, я разделяю твои мысли, но не стоит этого говорить даже в узком кругу друзей. Время сейчас такое...

— Когда-то, в двадцатом году, вы назвали его часом Самайна — границей между светлым и черным, между добром и злом... По-моему, с тех пор ничего не изменилось.

— Время, Женечка, не имеет границ, и на смену ночи не всегда приходит день. Бывает, ночь или сумерки затяги­ваются на сотни лет... Именно поэтому нам обязательно надо отыскать Шамбалу, страну мудрецов-махатм.

— Александр Васильевич, но вы ничего не говорите о мо­ральных качествах самого посвященного, о его целях. Что

было бы, если бы Блюмкин нашел страну махатм — Шам­балу?

— Он не мог ее найти: он не был посвященным!

— 41 —

С середины тридцатых годов страну Советов начали сотрясать громкие политические процессы, после которых уходили с «большой сцены», а затем и из жизни бывшие соратники, твердые ленинцы, революционеры старого поколения. Неуве­ренно почувствовал себя и Бокий. Стали сворачиваться про­граммы его отдела, сокращаться численность. Естественно, это коснулось и лаборатории Барченко. Денег на экспедиции больше не выделялось. Однажды лабораторию посетил лично Глеб Бокий, что происходило нечасто — обычно Барченко сам ездил докладывать о результатах работы. Это было тем более странно, так как происходило в отсутствие Барченко, который находился в командировке и должен был приехать лишь в вы­ходные. Сопровождал Бокия, давал комментарии и знакомил с сотрудниками лаборатории Гоппиус.

Жене в первый раз довелось видеть могущественного Бокия вблизи, так как в предыдущие разы при его редких посещени­ях она была в отъезде. Бокий не произвел на нее особого впе­чатления. Небольшого роста, щуплый, с продолговатым не­приметным лицом. Он ходил по отделам лаборатории, задавал очень грамотные вопросы, внимательно слушал ответы и по­стоянно делал замечания.

— Это и есть столь многократно хваленная Барченко това­рищ Яблочкина? — переспросил он Гоппиуса, рассматривая Женю в упор, что ей крайне не понравилось.

«Стоять с человеком лицом к лицу и при этом обращаться к третьему? Это предел бескультурья и хамства! А я слышала противоположное мнение о нем: суров, но вежлив и коррек­тен», — подумала Женя.

— Я и есть хваленая Евгения Тимофеевна Яблочкина! — произнесла она с вызовом, внутренне собравшись и готовясь ответить дерзостью на следующий вопрос.

— Рад познакомиться, — улыбнулся Бокий. — Давно хотел с вами побеседовать. Назрело много вопросов, но все было недосуг. Алексей! — обратился он к высокому молодому мужчи­не, выполняющему обязанности секретаря. — Запиши товари­ща Яблочкину на ближайшее время для обстоятельной беседы.

Алексей что-то черкнул в блокноте и, проходя мимо Жени, тихо сказал:

— Ожидайте. Скоро перезвоню.

Жене все меньше нравились эти бюрократические замашки.

«Почему я должна ожидать этого звонка? Бокий мне не ну­жен, все вопросы решает Барченко... Если ему будет угодно, то вызовет, когда найдет нужным, а вдруг забудет, то и Бог с ним», — подумала она.

Секретарь Алексей не перезвонил, а приехал сам на следу­ющий день.

— Глеб Иванович вызывает вас на эту субботу, к семи часам вечера, — сказал он, лучезарно улыбаясь...

— А нельзя ли пораньше? Я обещала дочке пойти в цирк.

— Нельзя, — строго сказал секретарь. — Приглашение равно­сильно приказу, и время Глеба Ивановича строго регламентиро­вано. За вами приедет автомобиль ровно в восемнадцать часов.

— Хорошо, раз это приказ, — вздохнула Женя.

Алексей, кивнув, вышел из комнаты.