Час пробил

Грузное тело стремительно метнулось влево — когда он успел отцепить ремень? — и пистолет из открытой кобуры Джоунса оказался в руках Харта. Второго и третьего выстрелов Джоунс не услышал. Споткнувшись после первого, он вытянул руки вперед, будто собираясь подтолкнуть машину, и рухнул в пыль.

Не месть руководила Хартом, а на удивление простая мысль: за всю жизнь он толком не попытался противостоять злу, всегда считал — бороться с ним бессмысленно. Пока машина катила к обрыву, а пули рвали рубашку Джоунса, взгляды сослуживцев встретились. Харту почудилось, что в глазах подчиненного мелькнула — неужели? — благодарность за избавление от грязи этого мира. Джоунс будто извинялся за то, что с ним сделали. Он предал близкого — правда, но и любил того, кого предал, — тоже правда.

В миг, отделяющий жизнь от смерти, Джоунс пережил лучшее из того, что ему было отпущено. Сползая в беспамятстве на дно машины, Харт еще раз прочел в глазах друга, палача, почти сына: что же с нами сделали?!

«Случайно» опоздав на удобный ночной рейс Милан — Нью-Йорк, о чем, к счастью, сэр Генри не узнал, миссис Уайтлоу прилетела домой на день позднее. В ее почтовом ящике лежало письмо — обычный прямоугольник с красным штемпелем. «Как пусто дома без Нэнси, и вообще пусто…»

Она прошла на кухню, забилась в угол мягкого дивана с потертой обшивкой и замерла. Ее взгляд блуждал по кухонной утвари, по облупившимся кусочкам краски на стенах, по маленьким трещинкам пластиковой облицовки. Она вертела в руках конверт, тонкая бумага шуршала. «Чье это письмо? Кто-то из родственников? В семье не принято писать письма друг другу. Джерри? Зачем?.. Штемпель Роктауна! Дэвид? Слишком осторожен, чтобы писать письма. Чушь какая-то!»

Она бросила письмо на стол, промахнулась, легкий конверт опустился па пол у плиты. Элеонора распаковала вещи, вымылась, переоделась, приготовила ужин.

В дверь позвонили, она открыла. Перед ней стоял Дэвид Лоу. Это был он и не он: вместо лица — мертвенная маска.

— Нэнси?! — вскинулась Элеонора.

— С пей все в порядке. Ехал просто так, — глухо сказал Лоу, — не надеялся тебя застать… — Он чего-то недоговорил.

Ее не держали ноги, тело покрылось испариной. «Как у Харта…» Захотелось на что-то опереться. Но Дэвид отстранился, прошел в комнату и сел, безвольно свесив руки.

— Все! Я кончился! Ничего никогда больше не буду делать. Не буду никому переводить деньги. Только матери — пусть гуляет сколько влезет. Мои деньги не решат, быть или не быть войне. А жить хочется. Хватит.

Он умолк.

— В чем дело? — Элеонора вяло подошла, погл'адила его небритую щеку.,

— Вчера вечером разбился Харт. Его машина сорвалась с обрыва у Длинного лога и сгорела. Сгорела дотла.

— Случайность? — апатия отступала, кольнуло сердце. — Там же, у дороги, убит Джоунс. Выстрелами в упор. У Элеоноры шевельнулось ощущение, что она должна что-то вспомнить или сделать после слов Дэвида, что-то не сделанное раньше. Но что? Ах, конечно же! Она бросилась на кухню, подняла письмо, разорвала тонкую бумагу. Письмо было напечатано на машинке:

«Миссис Уайтлоу, вот и я!

— Кажется, впервые у меня есть возможность говорить с Вами и не испытывать смущения. Зачем же смущаться? Меня уже нет. Я просил свою негритянку опустить письмо в ящик, только если со мной что-то случится. Как видите, случилось. Я давно ждал, что будет так. Согласитесь, как удивительна возможность разговаривать с человеком, которого уже нет. Я прожил сумбурную жизнь и рисковал умереть, так и не узнав, что такое любовь: теперь я знаю, что это такое. Я безмерно благодарен. Вам? Случаю? Судьбе?

Можно подумать: неужели так пишет полицейский? Ио и полицейский прежде всего человек. Каждый из нас прежде всего человек и лишь потом полицейский, мясник, премьер-министр или сутенер. Я любил Вас, и сейчас мне кажется, Вы должны сказать^ я знала».

Элеонора оторвалась от письма и прошептала: «Я знала».

«Теперь ответьте на вопрос, верите ли Вы в бога? Я всегда считал, что бог — преувеличение восторженных людей, и вот сейчас сверху смотрю, как Вы читаете письмо, и не вижу Ваших глаз, а лишь волосы, разметавшиеся по плечам. Поднимите голову. Я хочу на мгновение увидеть Ваши глаза».

Элеонора подняла глаза, сухие, без единой слезинки, и долго смотрела в квадрат потолка.

«Я жду Вас. Можете не торопиться. Вы обязательно попадете ко мне, и мы будем любить друг друга вечно. Какая разница, где любить? У вас на земле или там, где оказался я. Любовь выше, чем обстоятельства, забрасывающие нас куда-либо, будь то преисподняя или райские чертоги.

Я бывал груб с Вами только потому, что не получил — увы — хорошего воспитания и хотел отвратить Вас от дела, которое погубило стольких людей.