Час пробил

Ампутация «хвоста» при пересадке с самолета на самолет прошла великолепно, по существу двойная ампутация: ее «пасли» двое — причем один не знал другого — в два кнута, как называл подобные ситуации прежний шеф. Около четырех часов вечера она уже стояла перед виллой полковника Макбрайда.

«Необыкновенная_л вилла», — подумала она. Казалось, какая-то неведомая сила перенесла через океан и бросила среди нагромождения камней изящный японский домик. Его стены были расписаны в неповторимой национальной манере. Миссис Уайтлоу стояла зачарованная. Она видела

склоны гор и рыбачьи лодки в бушующем море, воздушные мосты, водопады, бумажных змеев, парящих над красными кленами и неправдоподобно прозрачные ирисы.

— Вы кого-то ищете?

К миссис Уайтлоу обратилась немолодая женщина среднего роста с гладкими, ослепительно белыми волосами, расчесанными на косой пробор. Яркий передник и скромное серое платье составляли ее костюм.

— Мне нужен мистер Макбрайд.

— Полковник сейчас в саду, он занимается там… — женщина замялась, — он никого не желает видеть. Вы договаривались с ним заранее?

По тому, что сказал о полковнике его бывший подчиненный Марден, по тону, каким был задан вопрос, по едва уловимым признакам Элеонора поняла: никто не мог договариваться с мистером Макбрайдом заранее — не в том состоянии полковник, и седовласая женщина это прекрасно понимала.

— Не договаривалась, — Элеонора не скрыла смущения, — мне нужно поговорить с ним, от нашего разговора многое зависит…

— Что, например? — женщина засунула руки в накладные карманы фартука.

— Например, жизни людей.

— О! Жизни! — руки выскользнули из широких прорезей, и пальцы сплелись. — Полковника не интересуют ничьи жизни, он болен, серьезно болен.

— Знаю, — ответила Элеонора.

Женщина ей понравилась. Досадно, если она не пустит миссис Уайтлоу к полковнику. Люди с таким выражением лица обезоруживали Элеонору: она не могла повысить голос, настоять, не находила убедительных аргументов, она терялась, и смятение заползало в душу, потому что от таких людей веяло трагедией, смирением безысходности.

— Если можно, — еле слышно проговорила Элеонора, — хотя бы на несколько минут.

— Попробую, — женщина после раздумья кивнула и скрылась в зелени, окружающей виллу.

Элеонора переминалась с ноги на ногу. Ветер играл подолом юбки. За спиной послышался шорох. Миссис Уайтлоу резко повернулась и оказалась лицом к лицу с высоким, абсолютно лысым стариком. Только на затылке торчали в стороны грязно-седые лохмы. Старик хитро улыбался и облизывал губы кончиком языка.

— Ну что? — спросил он.

Элеонора совершенно не представляла, как отвечать на такой вопрос. Она отступила назад и учтиво произнесла:

— Мне нужен мистер Макбрайд.

— Зачем?

— Хочу задать ему несколько вопросов.

— Каких? — мужчина смешно расправил плечи и засунул в рот конфету.

— Кто вы? — не выдержала Элеонора.

— Я? Я — полковник Макбрайд. Они, — он перешел на таинственный шепот, — они считают, что я того, подвинулся умом. Как вам это нравится? Это я-то. Чепуха. Столько перенес в жизни, что немудрено было сойти с ума, но я не сошел. Решаю кое-какие проблемы, когда решу — а решу обязательно, — все будут спасены. И вы тоже. Вас как зовут?

— Миссис Уайтлоу.

— Миссис Уайтлоу, — повторил он. — Послушайте, миссис Уайтлоу, а вы — красивая. Сейчас я в этом ничего не понимаю, но похоже, что так. Я прожил такую долгую жизнь, что представления о женской красоте сменились несколько раз: то грудь такая, то — такая, большая, маленькая, торчащая, уж и не помню, какая еще. Талия всегда тонкая. — Он посмотрел на Элеонору добрым открытым взглядом. — У вас не такая уж тонкая, а все равно вы красивая. Я всю жизнь считал, что женщина, состоящая из никудышних деталей, может быть привлекательной, а женщина из безупречных — никуда не годной. Моя жена была необыкновенной женщиной: хороша и в целом, и поблочно. — Он усмехнулся. — Вы думаете: разве может нормальный человек сказать о своей любимой жене «хороша поблочно»? А почему бы нет? Разве это обидно, или неправда, или как-то принижает? Вам нравится мой дом? Жутко дорогой. У меня много денег, оставить некому. Вот и построил. Я когда-то служил в Японии. (Элеонора вздрогнула.) Мне не нравились их дома и вообще все. Все какое-то нереальное, кажется, вот-вот развалится. Потом произошли важные события в моей жизни, я полюбил их мир. — Он умолк. — Мы что-то сделали с ними скверное. Не помню что, к сожалению. Мы почему-то убили там много ни в чем не повинных людей. Мне и тогда это не нравилось. Как всегда: кто-то как-то все объяснил, разумеется, обосновал, разложил по полочкам и доказал неизбежность. У них на островах необыкновенно красиво. Для полноты иллюзии я даже поселился на одной широте