Час пробил

Они шли по тропинкам, обсаженным лиловыми гладиолусами. Густые кроны деревьев не пропускали лучей солнца, и внизу было сумеречно, влажная земля чернела и дышала испарениями. В центре большой круглой площадки из пасти фантастического существа била струя воды. Они остановились у фонтана. Искрящаяся водяная пыль висела в воздухе. В выложенном мраморными плитами бассейне под тугими струями плескались дети.

— Какие толстенные деревья. — Джерми смотрел на уходящую вдаль аллею платанов. — Старый парк. За годы, что мы расстались, я поездил. Появились необыкновенные парки. Сказочные.

«Надо бы сказать: «За годы, прошедшие с тех пор, как я ушел», — было бы вернее. Не такая уж большая разница: мы расстались или я ушел, — и все же это не одно и то же. Совсем не одно и то же», — думала Элеонора. Поскольку они

пе расставались, а он просто ушел, у нее как-никак мемьше оснований для различного рода угрызений.

Л Джерри, оказывается, продолжал говорить:

— Не представляешь, как интересны тематические парки. Все абсолютно как в жизни…

— Не представляю, — тихо проговорила Элеонора, и Джерри стало неловко. «Надо же, несу такую ахинею, когда она минуту назад призналась, что, кроме тяжелых дней, у нее пе бывает других. Потому что волнуюсь, всегда волнуюсь, когда вижу ее».

— Извини, — буркнул Джерри, и опа подумала: «Все как и раньше. Он же пе прав, и он же недоволен — непостижимая логика».

И, как и раньше, когда острые углы сглаживала именно опа, Элеонора позаботилась о примирении:

— Что ты надулся, дурачок. Все в порядке. Что бы ни было, я хочу, чтобы прошлое не разъединяло нас, а делало близкими людьми. Мало ли чего не бывает в жизни? Бывший муж — звучит ужасно, как и бывшая жена. Но согласись, бывший муж не то же самое, что несуществующий муж. Мне не хочется потерять тебя. Совсем. То, что у нас было, зачеркнуть никто не может.

— Нцкто не может, кроме нас самих, — вздохнул Джерри.

— Мы же не умалишенные, чтобы это делать? Правда? Правда!

Джерри улыбнулся, и снова она потянула его в густую тень деревьев дальше от фонтана, к их скамейке, на которой много лет назад они перечувствовали то, что всегда остается у каждого как самое дорогое воспоминание, — молодость.

Наверное, потому, что до этого уголка парка почти никто и никогда не добирался, их скамейка прекрасно сохранилась.

— На ней, по-моему, никто так и не сидел после нас, — проговорил Джерри.

— Н сомневаюсь, — согласилась Элеонора. — Для этого надо быть совершенно бессовестным человеком.

— Вот только как можно было догадаться, что это скамейка паша? — Джерри опустился на край из крепко сбитых некрашеных брусьев.

— Проще простого! Тонкий человек обязательно должен был попять: на такой замечательной скамейке не могла когда-то не жить любовь, и неприлично селить сюда другую. В конце концов, мест для любви в мире гораздо больше, чем самой любви. Увы! — Она помолчала. — Я встрети—

лась, с тобой вовсе не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Тяжелые денечки продолжаются. Сделаешь, о чем я попрошу?

Джерри не мог понять, почему — то ли из-за места встречи, то ли из-за обаяния Элеоноры, которое с годами становилось ошеломляющим, — но сегодня он впервые подумал, не совершил ли ошибки, возжелав свободы. Во имя чего?

— Так сделаешь?

Джерри утвердительно кивнул и сжал ее пальцы. Элеонора прислушалась. Тишина. Лишь откуда-то издалека доносились звуки большого города. Маленький ручеек струился по каменному желобу и терялся в непроходимых зарослях кустарника дикой ежевики.

— Нужно поехать в столицу. Я дам адрес военного архива. Доступ туда открытый. Документы, которые мне нужны, рассекречены — прошло столько лет, — может, и не все, но то, что спросишь ты, безусловно, выдается без ограничений. Запомни фамилию — Уилбер. — Она повторила: — Уиллер. С начала сорок пятого года и до конца войны служил на Окинаве. Постарайся выяснить о всех его перемещениях, с кем он служил непосредственно перед окончанием войны. Все, что покажется странным, расскажешь мне. Тебя, конечно, никто не будет ни о чем спрашивать. На всякий случай, ни при каких обстоятельствах не произноси эту фамилию, просто возьми документы того периода и ищи, как будто ты полусумасшедший книжный червь.

— Глядя на меня, в это вряд ли кто поверит, — пробовал возразить розовощекий Джерри.

— Ерунда. Разве сейчас можно делать выводы по внешнему облику человека. Человек с лицом пастора может оказаться профессиональным развратником, а человек с рожей профессионального преступника — любимым и почитаемым паствой священником. Ничего не записывай. Вернее, наоборот. Записывай все что угодно: названия кораблей, фамилии командиров частей, число самолетов и их типы, но чтобы фамилия Уиллер не проскочила ни разу ни вслух, ни на бумаге. Понимаешь? Для меня это вопрос жизни и смерти. Ты знаешь, я люблю шутить, но сейчас совершенно другое дело. Совершенно… Не думай, я долго колебалась, прежде чем обратиться к тебе. Поверь, у меня нет более близкого человека.

— Не думаю, — Джерри поджал губы, — не думаю. Когда звоню тебе по вечерам около двенадцати, и никто не подходит…