Час пробил

Непонятно, чьи дела интересовали его, то ли Харта, то ли миссис Уайтлоу. Скорее всего, Сол сказал первое, что пришло в голову. В его глазах Харт читал: «Как некстати эта бабенка объявилась. Как некстати! Хотел поговорить с тобой». А поговорить он, конечно, хотел так: «Что случилось с Барнсом? Ты не можешь не знать. Это — катастрофа! Я очень боюсь. Неужели пришла пора платить по счетам? Я не хочу. Что делать? Ты должен сказать, что делать. Я всегда слушал тебя и беспрекословно выполнял твои поручения. На этом я очень много потерял. Я окончательно запутался и не знаю, что предпринять. Конечно, я всегда старался держаться и не подавать вида. Но то, что случилось с Барнсом, кого хочешь выведет из себя. Может, мне пора сматывать удочки? Пойми, я не хочу следовать за ним. Мне не двадцать, это правда, но я еще не утратил вкуса к жизни, хочу попробовать подняться, и поднимусь, если не вычистят. К тому же у меня дочь. Дура! Совершенно не приспособлена к жизни. Она уверена: если кто-то гладит ее по волосам и шепчет романтическую чепуху, то этому человеку можно доверять. В ее возрасте пора научиться видеть мужчин насквозь, а она развешивает уши и через полчаса болтовни признается мне: «Этот совсем не такой, как все. Совсем не такой. Впервые. У него так много достоинств, которых не было у других». Через месяц она, конечно, орет, что он мразь и такого негодяя она не встречала никогда в жизни. Я помалкивал насчет ее выкрутасов помимо Лоу. Да и кто бы меня стал слушать. Для него они тоже не были секретом. А после она еще удивлялась, почему он не женится на ней. Кому же охота знать, что достоинства твоей будущей жены оживленно обсуждаются во всех шалманах в радиусе ста миль от города? Сколько раз я ей говорил: нельзя устраивать семейную жизнь, не отказываясь от привычек бурной молодости. Воистину дура! Вполне может ляпнуть: «Я создана для любви. Когда я вижу, как загораются его глаза, я не могу…» Прости, меня занесло. Тебе наплевать на мою дочь, и я тебя не осуждаю. Будь у тебя дочь, мне тоже было бы наплевать,

с кем опа спит и по каким причинам. Оставим ее. Что делать мне? Что? Умоляю, помоги! Ты же можешь. Я но хочу, чтобы меня разыскивали дрессированные лисы и трупные мухи. Не хо-чу!» Вот что сообщил бы Сол Харту. Но Харт не знал, что бы он ответил другу.

— Может, пройдем? — неуверенно предложил он обоим.

Элеонора поднялась. Розенталь в смущении провел по лысому черепу, как будто только сейчас обнаружил, что на нем не осталось ни единого волоса, — и промямлил:

— Да нет, заеду как-нибудь. При случае. Ничего такого спешного. Так, проезжал мимо…

Миссис Уайтлоу свернула газету в трубочку и совершенно безучастным голосом спросила:

— Господа, вам ни о чем не говорит фамилия Уиллер?

Розенталь побледнел так, что веснушки проступили на местах, где их, казалось, не было совсем. Ни слова не говоря, он бросился к машине и рванул с места, обдав их гарью выхлопа и пылью с обочины. Харт застыл, сжал губы и выдавил:

— Фу, черт! Такую пылищу развел!

Миссис Уайтлоу вопроса не повторила и в дальнейшем вела себя так, как будто и не спрашивала ни о чем. Они прошли в кабинет Харта. Сели. На фотографии памятника Аль Капоне распутничали мухи, как раз на черточке, разделяющей годы его рождения и смерти.

— Вот такие у нас дела, — Харт смотрел на памятник великому бандиту, и нельзя было понять, о чем он говорит: об убийстве Барнса, о непредвиденном появлении, Сола Розенталя или о бесстыдстве мух.

— Нелепая гибель, — Элеонора вертела в руках пробочник, который валялся на столе, — нелепая. Бедный Барнс. Я была у него вчера утром. Он призывал любоваться природой и казался на редкость одухотворенным, как некоторые перед смертью. Он как будто что-то знал. Как думаете, мог он что-то знать?

— Трудно сказать, — Харт сцепил пальцы, — трудно сказать. Мог знать, мог не знать. Теперь не докопаться.

— Мне что, — Элеонора посмотрела в окно, где подъехавший Джоунс с тряпкой в руках колдовал у лобового стекла «порша», — мне что, мое дело расследовать покушение на Лоу. Поскольку Барнс бывал в его доме, они дружили в некотором роде, я подумала: может, есть какая-то связь…

— Никакой связи нет, — прервал Харт, — нет и быть не может.

— Почему? — Элеоноре показалась слишком тенденциозной и поспешной безапелляционность собеседника, да и сам он не мог этого не заметить. И попытался сгладить впечатление:

— Конечно, у меня нет улик ни за, ни против такой связи. Только опыт. Но и опыт не последнее дело в нашей работе, да и вообще в любой работе. Вы продвинулись в расследовании? — он спросил об этом скорее из вежливости, чем из любопытства.

— Не очень. Разрозненные соображения. Какие-то отрывочные сведения. Никак не могу соединить их вместе.