Час пробил

— Простите! Вы меня не знаете. Я — Элеонора Уайтлоу. Мне поручено' расследование дела мистера Лоу. Я хотела бы поговорить с вами. (В трубке молчали.) Если можно… — тихо прибавила она.

— Можно, — прозвучало в трубке односложно и не дружелюбно. — Кларк-стрит, шесть. Приезжайте быстрее — у меня мало времени. Я пока еще сама' зарабатываю на жизнь.

Последняя фраза могла быть ключевой: если любовница богатого человека в первом же разговоре, да еще телефонном, заявляет, что сама зарабатывает на жизнь, это свидетельствует, во-первых, о скверном характере, а во-вторых, о том, что отношения с богатым любовником складываются далеко не безоблачно, хотя и есть надежда. Иначе отчего пока еще?

Через несколько минут Элеонора остановилась у маленького чистенького домика, из недорогих, но вполне приличных. Настолько приличного, что напрашивался вывод: любовник если не щедр, то и не скуп.

На звонок вышла женщина лет тридцати пяти. Высокая, с развевающимися огненно-рыжими волосами.

В облике мисс Розенталь поражала бьющая через край энергия. Даже когда мисс Розенталь стояла, казалось, она бежит. Может, оттого, что лицо ее было нервным и ежеминутно меняло выражения — от скорбного до восторженного. Нора Розенталь бросила на миссис Уайтлоу взгляд, каким обычно одна красивая женщина удостаивает другую. В нем и признание достоинств, и нежелание признать эти достоинства, и приглашение быть равной, и недвусмысленное предупреждение, что равенство будет кажущимся.

— Если не возражаете, побеседуем в саду?

— Конечно, — согласилась миссис Уайтлоу, хотя и пожа-128

лела, что не сможет увидеть жилище Норы Розенталь: дом человека — сам человек, это и паспорт, и биография, и портрет, который не напишет самый наблюдательным художник.

Нора принадлежала к породе людей, любящих брать быка за рога:

— Как вы знаете, я многолетняя подруга Дэвида Лоу. Мы стали близки восемь лет назад, одиннадцатого мая.

«Наверное, ранимая натура. Чаще всего именно легко ранимые, впечатлительные люди хранят в памяти такие даты», — подумала Элеонора.

— Все восемь лет наши отношения можно было назвать относительно ровными. Разумеется, в этом только его заслуга — достаточно посмотреть на меня.

«Довольно самокритично», — с удовольствием отмстила Элеонора.

— Он нелегкий человек. Любила ли я его? Да. Он достоин этого. Он — личность, что бы ни говорили о нем те, кто его нс любит или не понимает. Я выгляжу старше своих лет. Мне тридцать два. Тридцать два минус восемь — двадцать четыре. Я никогда не была замужем. Теперь, наверное, уже не буду. Как вы понимаете, сделать это в тридцать два ровно| на восемь лет труднее, чем в двадцать четыре. Я решила уити от него еще до того, как все это случилось. Быть подругой в течение восьми лет — большое мужество. Поверьте, я — сильный человек, но и у сильных есть предел. Я никогда не жалела о прожитых с ним годах, хотя, признаться, когда я так говорю, то сама не уверена, вру пли нет. Скорее, вру. Стараюсь говорить так для того, чтобы предвосхитить возможные вопросы. Насколько я в курсе, у него не было врагов. Заранее хочу сказать — он человек скрытный. Знаю, что не имела ни малейшего представления о многом, чем он занимался. Он часто уезжал, пропадал — я никогда не спрашивала куда. Хотелось ли спросить? Да. Хотелось. Но я молчала — таковы были правила пашей иг ры. Он знал, что я бываю неверна ему. Он тоже молчал и пи о чем не спрашивал — таковы были правила игры. Я и изменяла-то лишь для того, чтобы он спросил. А он не спрашивал, только улыбался. У него чудесная улыбка, детская, беззащитная. Он говорил: «Нора, обижать мужчин грешно. Мужчины всего лишь большие дети, а детей обижать — непростительный грех, смертный». Здорово распинался? А сам детей — ни в коем случае. «Я слишком люблю своих несуществующих детей, чтобы ввергнуть их в пучину человеческого бытия», — говорил он. — В глазах Норы что-то сверкнуло. — Сначала я хотела семью, потом — только ребенка от него, потом уже ничего* не хотела.

«Горькие, недобрые слова», — подумала Элеонора.

— Я сожалею о том, что с ним случилось. Но ему не в чем будет меня упрекнуть, я сказала «ухожу» еще месяц назад. Л потом, что значит «ухожу»? Быть вместо мы можем по-прежнему. Просто я хотела, чтобы он не рассчитывал на меня в долговременной перспективе. Вы можете подумать, что я злая и вздорная баба_ч Если честно, то мне не так уж важно, что вы подумаете. Надеюсь, вы в состоянии оцепить мою откровенность как проявление симпатии. Могу ли я представить, как с ним случилась такая беда? Нет. Совершенно не представляю, кто и как мог бы это сделать. По городу ползут какие-то странные слухи о прямо-таки невероятных обстоятельствах, в которых с Дэвидом случилось несчастье. Это правда?

— Правда, — подтвердила миссис Уайтлоу и еще раз восхитилась темпераментом мисс Розенталь.

— Если меня не остановить, могу говорить без конца, — спохватилась та. — Мой отец считает: бог дал мне многое, ио не дал тормозов. Черт его знает, может, он и прав? Что вас еще интересует?

— Не вспомните, где вы были вечером девятого?