Час новолуния

— В заклад отдал, чтобы добрая вещь зря не пылилась, пока он будет на Москве в приказах правду искать. А сильный человек, которому он жену заложил положит её к себе в постель. Или другое употребление найдёт. Вернётся муж: проелся, истратился, заклад вернуть нечем. Значит, там жена и оставайся — в рабстве Муж заложит жену. Брат — сестру. — Остро нахлынув шее чувство заставило Федьку остановиться, чтобы выдать слишком сильного, подавляющего волнения. — теперь скажи: в бога он верит?

Вешняк глянул, как глядит знакомый с трудными мыслями человек. И отвечать не стал, словно что-то ещё для себя не решив, но покачал бессознательно головой: нет.

— То-то и оно, — спокойнее, словно опомнившись заключила Федька. И замолчала надолго.

За изгибами улицы открылся окружёнными пустырями город. Дорога миновала два ряда рогаток и поднялась на мост, за рвом на валу высилась рубленная клетями, укрытая тесовой кровлей стена. Проезжая башня представляла собой шестиугольный сруб. Высоко вверху сруб расширялся повалом, на который опиралась растопыренная понизу крутая крыша; срезанная посередине, крыша эта прорастала ещё одной башенкой, четырёхугольной, и заканчивалась небольшим повалом, а на него, в свою очередь, на головокружительной уже высоте — приходилось задирать голову — опиралась растопыренная понизу крыша этой маленькой башни. И уже на вершине её высился штырь с луковкой. А из луковицы пробивался шест, конец которого терялся в блёклой небесной пустоте.

Внизу, у подножия рукотворной кручи, плевал в ров караульный воротник. Когда увешанный снаряжением стрелец наклонялся, удерживаясь за перила моста, боевое хозяйство его моталось, как коровьи сиськи: зарядцы в точенных деревянных сосудиках, сумка с пулями, натруска с затравочным порохом, моток фитиля и ещё отдельно роговая пороховница. Харкнув, стрелец следил за падением плевка, пока не шлёпался тот вполне беззвучно о трухлявое липовое пластье, что устилало крутой откос.

— Покажь пистолет, — завистливо сказал воротник, когда Федька с ним поравнялась. Пистолет она по-прежнему несла в руке — за ствол.

— Свой надо иметь, — нравоучительно отвечала Федька.

В городе стало ещё многолюднее, чем на посаде, улицы уже, дома выше — в два и три яруса высотой, с решетчатыми надстройками — чердаками. И в самой сердцевине города укрылось третье и последнее укрепление — Малый острожек: за высоченным тыном воеводский двор. Единственная башня Малого острога выходила на соборную площадь, на противоположной стороне которой расположилась приказная изба — основательное строение в несколько комнат на подклетах, с наружной лестницей в два излома, с огромной, как башня, отдельно пристроенной повалушей. Здесь же, на площади, высился, разумеется, и собор, гудел кабак, постоялый двор, недвижно висели на огромных дубовых столбах с поперечиной два колокола — пожарный и всполошный.

В виду приказных хором, не переходя площадь Федька остановилась и вывалила из дегтярного горшка Мезенин кошелёк да столпницу. Вешняк хитро глянул и улыбнулся, ожидая и других подобного рода чудес Но Федька самым будничным образом вручила ему алтын денег и отправила в ряды за пирогами. Сама же вернулась на кабацкий двор — умыться возле колодца и вообще осмотреться. Деньги Мезенины, во всяком случае, следовало пересчитать не откладывая, чтобы вернуть их при первой возможности вдове ямщика и детям, если такие найдутся.

Полчаса спустя они встретились с Вешняком у съезжей избы. Мальчик стоял на цыпочках, пытаясь дотянуться до узкого, едва руку просунуть, окошка.

— Кто там? — спросила Федька.

— Тюрьма, — возразил Вешняк так строго и коротко, что переспрашивать Федька не стала.

Тюрьма, как можно было понять, занимала весь нижний ярус, подклет приказной избы. У соседнего оконца вертелась баба в холщовой рубахе и тяжёлой клетчатой панёву — не сшитой юбке. Баба хихикала и прыскала в ответ на тяжеловесные любезности, которыми угощали её скрытые за щелью окна сидельцы, и временами в деланном смущении закрывала себе рот. Хотя вернее было бы затыкать уши.

Вешняк отдал Федьке большой пирог и копейку с деньгой сдачи.

— А себе купил? — усомнилась она.

— Давно уж умял.

Кивнул на прощание — по-взрослому, даже с каким-то обижающим сердце равнодушием, и пошёл. Важный человечек в обвисшем кафтанце с разлетающимися полами.

Подле приказа на пустыре, где мел он полами бурьян, считались дети — старательно выговаривая слова, тыкала пальчиком коротко стриженная малышка:

— Катилося яблочко в огород, в огород. А кто поймал яблочко? Воевода воевод. Воеводова жена трёх детей родила...