Час ночи

— Вот-вот! — Эдик привскочил на своём диване и азартно ткнул пальцем в сторону Виталия. — Это в данный момент самая ценная их черта. Ах как здорово! Расскажи подробнее — что ты знаешь об этой паре?

Виталий добросовестно передал Эдику все известные ему факты из нехитрой и подлой жизни Губина.

— И ты думаешь, что его используют втёмную?

— Уверен. Уж больно глуп.

— Ну и ты его так используй. Понял меня? Вот и подберёшься к этому Вове, и узнаешь его, это точно. А что он расскажет, будет видно.

— Ха! Вот это мысль! — обрадовался Виталий. — Ну, милый друг, с меня причитается.

— Ещё бы! — самодовольно заявил Эдик, развалившись на диване. — Когда профессора приглашают на консультацию…

— Кстати, — перебил его Виталий, — я ведь обещал Борису Ивановичу с телефончиком-то помочь.

— Это как же? — Эдик удивлённо склонил голову набок и прищурился.

— Очень просто, профессор, — засмеялся Виталий, радуясь, что вспомнил такую немаловажную деталь. — Пожалел, понимаешь, старичков. В душу они мне вошли. С какой стати, в самом деле, им-то, бедным, за чужие дела расплачиваться?

— Бедным!.. — насмешливо фыркнул Эдик и заключил: — Но идея плодотворная, согласен.

— А раз согласен, то теперь давай её помнём. — Виталий взглянул на часы. — Время у нас ещё есть. Давай.

Он от удовольствия даже потёр руки.

«Мять» пришлось недолго, идея действительно была плодотворной и сулила успех. Надо было только рассчитать, на каких фактах следует сделать ударение, какие вообще опустить, а какие оставить про запас.

В душной, накуренной комнате, несмотря на распахнутое окно, плавали под потолком белёсые слои дыма, не ощущалось даже самого лёгкого дуновения воздуха.

Эдик наконец поднялся с дивана и потянулся:

— Всё, дорогой. Счастливо тебе.

— Будет исполнено в лучшем виде, — заверил его Виталий. — Завтра я тебе доложу. Тронулись.

Они вместе вышли на улицу и там простились.

День клонился к вечеру. Безоблачно-голубое небо, став пепельно-золотым на западе, постепенно превращалось в густо-синее на востоке. Жара не спадала, душная, тягостная. На улице было труднее дышать, чем в комнате.

К Губиным Виталий приехал, когда уже лёгкие, как дымок, сумерки опустились на город. В большом зелёном дворе с заметно пожухлыми деревьями и кустарником чувствовалась предвечерняя свежесть. Разгорячённое лицо ощущало даже еле заметное движение воздуха.

Во дворе за столом «для культурно-массовой работы» гомонили не очень трезвые мужские голоса. Вслушиваясь в бессвязные и азартные выкрики, долетавшие из-за кустов, Виталий пришёл к выводу, что Бориса Ивановича там на этот раз почему-то нет, и даже забеспокоился, направляясь к знакомому подъезду.

В дверь пришлось позвонить трижды, прежде чем Виталий услышал наконец знакомый тяжёлый перестук палки и протеза. Дверь открыл сам Борис Иванович, абсолютно трезвый и чем-то, видимо, не на шутку встревоженный.

Увидев Виталия, он обрадованно стукнул палкой по дверному косяку и на всю площадку рявкнул:

— Вот он, туды-сюды!.. А она!.. А я ей, туды-сюды, говорю!.. Эх, дура баба!.. Ну вот!..

Виталий поспешил войти и прикрыть за собой дверь.

— Я к вам по делу, Борис Иванович, — сказал он серьёзно.

— Ну чего там… Ясно, туды-сюды!.. А она всё!.. — продолжал бессвязно выкрикивать старик, поминутно вытирая мокрый рот тыльной стороной руки.

Из кухни неслышно появилась старуха, и Виталию даже показалось, что вначале высунулась в переднюю только её вытянутая рыбья голова с тонким носом и белыми, навыкате глазами. Вытирая руки о передник, старуха засуетилась:

— О господи! Вот радость-то! Пришли, значит. Не бросили стариков. Заходите, заходите. Уж так мы рады…

Виталий прошёл в комнату, за ним последовали хозяева. Они были чем-то явно встревожены, хотя одновременно и обрадованы его приходом и как будто чего-то ожидали. Все эти чувства нетрудно было уловить на их лицах.

Когда все трое расселись вокруг стола, Виталий сказал:

— Так вот насчёт телефона, граждане. Дело в том…

— Не-не!.. Не позволю, туды-сюды!.. Я знаешь куда пойду?.. Да я если что… — перебив его, злобно и бестолково забормотал старик.

— Погоди ты! — сердито прикрикнула на него жена. — Дай человеку сказать, ирод!

И старик послушно умолк, опираясь на палку и обиженно оттопырив нижнюю губу.

— Так вот, — как можно доброжелательнее продолжал Виталий, словно и не заметив злобных стариковских выкриков. — Люди вы пожилые, живёте скромно, и, ясное дело, любой вас может обидеть, обмануть, у кого совести нет.

— Я дам!.. Я дам, туды-сюды!.. — снова вмешался старик, брызжа слюной. — Да я им!..

— Цыц ты! — грозно оборвала его жена и уже совсем другим тоном, жалобно и покорно, сказала, обращаясь к Виталию: — Ваша правда. Ваша. Ну форменно: кто хочет, обидит. Это он с виду такой, — кивнула она на старика. — А по себе котёнок, сущий котёнок, ей-богу.

— Вот-вот, и я так думаю, — весело подтвердил Виталий, чувствуя, однако, что этой весёлости хватит ему ненадолго, и продолжал: — Я за вас вступлюсь, граждане. Вот так я решил, понимаете. Я не позволю, чтобы ни за что ни про что вас вдруг под суд или там штраф рублей, думаю, в сто, не меньше.