Час ночи. Повести

Он повесил плащ, машинально поправил перед зеркалом галстук, пригладил волосы и направился в столовую.

Толстый, до синевы выбритый Степан в своём форменном щеголеватом кителе при виде Виталия тяжело поднялся и, улыбаясь, широко раскинул короткие руки.

- Ну-у, сколько лет, чертушка! Сколько лет!..

Мама растроганно наблюдала, как они обнимались. Потом сказала:

- Иди мой руки и садись. Голоден, конечно? - И, обращаясь к Степану, добавила: - Теперь перед сном наестся. Если бы вы знали, как это вредно. Чтобы человек сам своими руками разрушал собственное здоровье. Дикарство какое-то!

- Знаем, Елена Георгиевна. Знаем, - раскатисто подхватил Степан. - Но этому мужику здоровья хватит на двоих.

- Ах, мы всегда так говорим до поры до времени. Да! - спохватилась вдруг Елена Георгиевна. - Знаешь, кто тебе звонил? - она сделала загадочную паузу. - Вера Афанасьевна! Ужасно стыдно, но я её просто не узнала, - и горестно всплеснула руками. - Все насчёт ужасного случая с Женей Лучининым. Мне Стёпа уже рассказал.

- Да, старина, ужасного случая, - хмуро и напористо повторил Степан, снова усаживаясь к столу. - Я тебе сейчас доложу все, что мы узнали. Это так нельзя оставить, черт побери.

- Но сначала иди помой руки, - вмешалась Елена Георгиевна.

Потом Степан рассказывал. Первой обо всем узнала Валя Корсакова: у неё, оказывается, тётка живёт в Окладинске.

Лучинин приехал туда с женой всего год назад из Ленинграда. Ему предложили принять завод. Собственно, это только одно название - завод. Просто большие мастерские. С допотопным оборудованием. Там работает сосед этой тётки. Он ей все и рассказал. Женька то ли что-то проворонил, то ли допустил какие-то злоупотребления или даже хищения. Никто толком ничего не знает, всякие разговоры идут. Но ему грозил суд. Вот он и покончил с собой. Милиция констатировала самоубийство.

Степан говорил отрывисто, глухо, еле сдерживая волнение. Про чай он забыл, и тот стыл в стакане. Степан курил одну сигарету за другой и, каждую минуту прерывая себя, обращался к Виталию с гневным вопросом:

- Ты можешь себе это представить?.. У тебя в голове это умещается?.. Ну, ведь чушь, чушь, верно?

Виталий оглушенно молчал. Он всего этого действительно не мог представить. Чтобы Женька Лучинин что-то похитил? Чтобы его судили? Чтобы, наконец, он покончил с собой?! Нет, это действительно чушь! Этого быть не может!

Он так потом и сказал:

- Этого быть не может!

- Но тогда… Что тогда? - насторожённо спросил Степан. - Ведь в живых-то его нет. Это факт.

- Надо выяснить, как все случилось. По нашим каналам.

- Так ведь именно «ваши каналы» и утверждают, что это самоубийство.

Степан не скрывал насмешки.

- Попросим ещё раз разобраться. Повнимательнее.

- Слушай! - вспылил Степан. - Не притворяйся наивным! Они что, по-твоему, сами себе враги?

- Я не притворяюсь. И наивных у нас нет. В конце концов, поедет кто-нибудь из министерства.

- Ты сам должен поехать! Ты знал Женьку! Это твой долг, черт возьми! Товарищеский, человеческий, гражданский, какой хочешь!

Елена Георгиевна нервно вязала, время от времени с тревогой поглядывая на сына. Внезапно она отложила вязанье, двумя руками поправила пышные белокурые волосы с еле заметкой сединой и строго, как, вероятно, говорила со своими пациентами, сказала:

- Стёпа прав, Витик. Это тебе и папа скажет.

- Меня никто не пошлёт, - буркнул Виталий.

- Пошлёт! - запальчиво возразил Степан и энергично взмахнул рукой. - Мы твоему министру письмо написали, если хочешь знать! Всем бывшим классом! И не мы одни! Из Окладинска, говорят, тоже писали. И откуда-то ещё. Не верят люди! Многие не верят!

- Найдут неопытней, кого послать.

- А мы просим тебя. - Степан вскочил со стула, сопя прошёлся по комнате и остановился перед Виталием. - Пусть пошлют ещё кого-нибудь. Но и ты должен поехать. Обязательно! Именно ты! - он ткнул Виталия в плечо толстым пальцем.

В соседней комнате зазвонил телефон. Елена Георгиевна поспешно поднялась со своею места.

Друзья, прислушиваясь, на минуту умолкли.

- Вера Афанасьевна, - первым догадался Степан. - Иди, иди…

Виталий со вздохом отодвинулся от стола и направился к двери.

Мать передала ему трубку.

- Слушаю вас, Вера Афанасьевна, - немного смущаясь по давней привычке, сказал Виталий.

- Во-первых, здравствуй, Виталий.

- Здравствуйте…

- Во-вторых, - голос Веры Афанасьевны звучал так же, как и раньше, звонко и строго, словно и не прошло с тех пор больше десяти лет. - Во-вторых, я надеюсь, Кракович тебе все уже рассказал.

- Да, да…

- Так вот. У меня есть письма Лучинина. Последнее - из Окладинска, получила с полгода назад. Я тебе его передам. Не знаю, пригодится ли оно. Сам посмотришь. И, пожалуйста, не торопись с выводами. Это с тобой бывало.

- Бывало, Вера Афанасьевна, - улыбнулся Виталий. - Что бывало, то бывало. Вы даже отметки мне за это снижали.

- Вот именно. Надеюсь, ты этот недостаток преодолел. Завтра зайди в школу, я письмо с собой захвачу. Так ты поедешь?

- Если договорюсь с начальством…

- Пожалуйста, не откладывай.

- Ну что вы, Вера Афанасьевна!