Час двуликого

Ожидание бродило и поднималось в Быкове целую ночь — как опара в горшке. Оно распирало его, не давало сна и покоя. Отгарцевал в городе и подался в горы на быковском жеребце Султан Бичаев, увез указ об амнистии бывшим бандитам. Прошло три дня. О Султане ни слуху ни духу, с доброявками по-прежнему являться к Быкову не торопились.

Слонялся Быков ночью по гулкой, полупустой квартире, завороженно сторожил глазами хаотичную, ленивую миграцию гуппи в аквариуме. Пил теплую воду из крана, набросав туда для вкуса смородины. Жена и дочь спали, он маялся. Занудно скрипели половицы в ночной тиши.

Ни свет ни заря явился Быков в ЧК, засел в садике, на скамейке. Занималось утро. На шипах акации копились алмазные капли, срывались на землю. Земля парила. Из нее соседями торчали два пушистых прутика — ореховые саженцы. Быковский заметно привял, опустил листья-уши. Бичаевский держался пока бодро. Вокруг стволиков влажно чернела политая земля.

К восьми загомонил двор за калиткой, с цокотом потянулись по кабинетам сотрудники. Через забор долетел металлический властный голос нового начальника оперотдела Аврамова.

Быков пока приглядывался, оценку давать не торопился, глушил первые возникшие симпатии к нему: время и дела оценят безошибочно. Прозвенел голос Рутовой. Быков поднял голову, встрепенулся, потер ладошки — маленький, седой, переплетенный ремнями: «Ну-с, с прибытием, Софья Ивановна».

Дело свое новый инструктор освоила на удивление отменно, изящная, застенчивая, изводила бойцов до седьмого пота на стрельбище и учебном плацу. Учила бить без промаха из нагана, метать нож из любого положения, много работала с оружием сама. Гибкая, пышноволосая (не любила косынок), подавшись назад, неуловимым движением посылала она нож в мишень, и, брякнувшись с глухим стуком в самое «яблоко», долго дрожало там всаженное на треть лезвие. От неумолимости этих бросков брала оторопь. Плавился восторг в молодых глазах бойцов, бледнел, накалялся ревнивой строгостью Аврамов, стерег острым глазом дисциплину.

Показатели бойцов на стрельбище росли невиданно, стать распрямляла плечи.

Быков потирал ладошки, изумлялся:

— Ах, красавица ты наша!

Благоволил при всех, привечал открыто. Рутова на глазах расцветала, отмораживалась после ростовских кошмаров.

Взвизгнули петли калитки (Быков дернул щекой — напомнить о смазке), в сад протиснулся дежурный, козырнул:

— Товарищ Быков, вас к телефону председатель ревкома Вадуев.

Быков поднялся к себе, взял трубку:

— Быков слушает.

Трубка затрещала, кашлянула гулко, сквозь шорох пробился голос Вадуева:

— Быков, у меня один человек сидит. Сильно любопытный человек. Со мной не хочет говорить. Сказал — давай мне начальника ЧК.

— Кто? — сухо спросил Быков. Помнилась еще взбучка Вадуева за жеребца. На разнос щедрый оказался Вадуев, на замену лошади — кукиш вывернул, к самому носу поднес.

— Оч-чень умный человек, как змей, красивый, дворянин, — интриговал, подхехекивал Вадуев — захлестывало хорошее настроение.

— Так кто? — не принял тона Быков.

— Митцинский Осман Алиевич.

Быков прикрыл трубку, передохнул: на ловца и зверь бежит.

— Ты где, Быков? — позвала трубка.

— Сейчас буду, — ответил Быков. Поправился: — Вдвоем будем. — Нажал на рычаг.

Вышел во двор. На ходу припоминал все связанное с Митцинским. Адъюнкт юридической академии, добросовестно работал в советских судах; сдал чекистам притаившегося бандита; сын шейха, сам шейх; прибыл в Хистир-Юрт, где, по сведениям, обитает бельмо на глазу Советской власти — подпольный меджлис; отказал князю Челокаеву в помощи, отмежевался от совместных контрреволюционных действий; имеет братца-черносотенца в Константинополе, в белоэмигрантском центре. Сам напрашивается на встречу с Быковым.

Образ не вырисовывался.

На плацу, полюбовавшись, как лихо бросает бойцов через себя Аврамов (показывал джиу-джитсу), поманил Быков к себе пальцем Рутову, тихо сказал на ухо:

— Софья Ивановна, голубушка, тут у меня любопытная встреча в ревкоме намечается. Я бы вас с собой похитил. Не осерчаете, если от занятий оторву?

— Не осерчаю, товарищ Быков, — ответила Рутова. Посмотрела сверху вниз, зарделась.

«Ах ты скромница, красна девица, — хмыкнул про себя Быков, — неловко, поди, на начальство свысока поглядывать».

Вслух сказал:

— Ну и ладненько. — Взял ее за руку, повел — вихрастый, на полголовы ниже.

Поехали в ревком на автомобиле, представительно, честь по чести. Быков молчал, думал. Рутову взял не просто для компании. Припомнились вовремя доклад Аврамова о нападении на поезд и реакция Рутовой на Митцинского. Показалось Аврамову, что знакомы они. Вот и вез инструктора на встречу — своим глазом увидеть, как встретятся, — эдак надежнее.

23

Митцинский сорвался на первой минуте и знал это. Вслед за Быковым вошла в кабинет Рутова. Все, что связано было с ней, таилось в дальних уголках памяти и нередко кровоточило глухими ночами, распаляя тоскующую нежность, вдруг вырвалось наружу, смяло его лицо. Рутова... волшебница, Рут из буйной юности его, живая, во плоти вошла вслед за начальником ЧК..