Голосов всадников мне отсюда не слышно. Хоть и слаб ветерок, а колышет сухие ветки, которые, словно погремушки для грудных младенцев, создают шумы при малейшем колебании воздуха. Сотни погремушек вокруг, так называемый «белый шум» забивает уши, но человеческие шаги, безусловно, я услышу. Вопрос только, почему я их не услышал до сих пор? Чего ожидают молодчики? Чего боятся?.. Блин! Ну конечно! Я же стрелял! Они видели пистолет в моей руке! Ответ на вопрос, почему они боятся заходить в зачахший лесок, в буквальном смысле лежит у меня на ладони, огнестрельный ответ системы Макарова! Прежде чем скрываться от глаз преследователей, надо было расстрелять всю обойму и выбросить «пушку»! Элементарный ход, а я его не сделал! Жди теперь их хода, жди и надейся, что он будет глупым!
Они поступили, к моему сожалению, довольно-таки умно. Они подожгли лес. Причем сразу с нескольких сторон. Окропленное ночным дождичком мертвое дерево горело вяло, и я, учуяв запашок гари, какое-то время еще надеялся, что большого пожара не случится. Однако вскоре последние надежды иссякли, ибо с подветренной стороны к центру острова пополз едкий белый дым. С подветренной стороны пожар разгорался, крепчал, набирал силу стремительно.
Поджариваться заживо, откровенно признаюсь, неохота. Придется покинуть пылающий остров. Выщелкиваю обойму, кидаю ее в лужицу. В карман, в левый, перекладываю часть упаковок с долларами. Передергиваю затвор, патрон из ствола летит под ветвистый корень. Вешаю рюкзак на правое плечо, иду, хромая на обе ноги, и дым тянется за мной вдогонку, хромаю по направлению ветра.
Сдерживая кашель от проникшего в легкие дыма, подхожу минут пять спустя к, образно говоря, бережку, фигурально выражаясь, островка. Сквозь редкие сухие ветки разглядываю молодца в широкополой фетровой шляпе.
Резинка, что удерживает стильную шляпу на затылке молодого человека, врезалась в гладко выбритый подбородок с породистой ямочкой; меж зубов, таких же идеально ровных, как и у меня, торчит тонкая коричневая сигарета; в правом кулаке молодого человека блестит никелированный револьвер, в левом корявая палка, к концу которой смотанным в жгут носовым платком привязаны клок сухой травы и кусочки бересты.
Березовая кора чадит, трава дымит, молодой человек пытается поджечь с помощью самодельного факела подлесок. За поджигателем наблюдает приятель, расположившийся верхом чуть поодаль. Приятель держит ружье под мышкой и уздечку коня спешившегося человека с факелом.
– Не стреляйте, волки! – закричал я, зашуршал ветками, размахнулся и швырнул под копыта породистых коней со всадником и без свой разряженный «макаров». – Я безоружный, в натуре! Я сдаюсь!
Молодой человек в шляпе бросил факел, поднял выше ствол револьвера и пятится, отступая. Его приятель в седле перехватил ружье свободной от уздечки рукой, прицелился в меня и звонко засвистел. Забеспокоился, заплясал под всадником конь, заржал жеребец, которого всадник держал под уздцы. Посвист всадника созвал сюда, к этой точке на местности, и остальных троих из той же компании. В зоне видимости появился еще один всадник с ружьем и свободным от седла конем, ведомым под уздцы, появился пеший молодец с ружьем и факелом, прискакал молодой человек с ружьем за плечами, с сигаретой в зубах и с зажигалкой в руке.
– Менты позорные! – кричу истерично, хромаю напролом, вытаскиваю левой рукой из кармана пару упаковок баксов. – Винтите меня, волки позорные. – В слове «волки» делаю ударение на последнем слоге, поднимаю кверху руки, выхожу в поле.
Пятеро пригожих молодых людей взирают на меня без всякой опаски, с некоторым научно-исследовательским интересом. Как натуралисты на диковинное существо. Все пятеро приблизительно одного возраста, где-то около тридцати. Весьма, кстати, специфический мужской возраст. Климакс юности. Некоторые, разменяв тридцатник, остаются сущими пацанами, а другие способны дать фору по части жизненного опыта и адекватного восприятия действительности по-настоящему матерым седовласым дядькам.
– Нате! – разыгрываю истерику, швыряю баксы под ноги молодым, здоровым, чистым, в меру пахнущим дорогим парфюмом, в меру пропахшим конским потом ребятам. – Нате вам лавэ, волки позорные! Мильтоны гнутые! – Стряхиваю с плеча рюкзак, падаю на колени, скалюсь. – Делайте со мной чего хотите, только по почкам не бейте, га-а-ды-ы!.. – Опускаю голову, гляжу исподлобья, кусаю губы, краснею, трясусь как в лихорадке.
– Мы, как бы, – смущаясь немного, произносит молодец в шляпе. – Мы не имеем, как бы, отношения к милиции. – Он смущен потому, что приходится объяснять очевидное и объясняться с истериком, с юродивым. Он мельком взглянул на деньги, посмотрел на мою культю и убрал револьвер в кобуру. – Мы видели, как ты лошадь, как бы, угнал...