Чары колдуньи

Вся дружина во главе с Белотуром уже ждала ее возле лодий. Тропа Взвоза на всем протяжении, весь Подол были заняты народом, пришедшим проститься с Огнедевой, — население Киева снова увеличилось, когда прошел слух, что княгиня вернулась и теперь тут безопасно. Если бы не хирдманы, то худо бы ей пришлось — люди стремились хотя бы прикоснуться к ней и могли бы в драке разорвать на части пусть не саму княгиню, но хотя бы ее платье, кабы их не оттесняли щитами и древками копий. Женщины вопили, даже из мужчин многие утирали слезы рукавами. И Дивляна плакала, едва веря, что действительно расстается навсегда с этим удивительным местом, с этими горами, зависшими посередине между землей и небом.

— Не горюйте по мне — скоро сестра моя к вам приедет, старшая, — сквозь слезы утешала она людей. — Она лучше меня — умнее, красивее, удачливее. Полюбите ее, пожалуйста. Уж я-то знаю, каково с домом навек прощаться и в чужой земле корни пускать.

Но в душе она понимала, что Яромиле будет гораздо легче. Ведь ей предстояло ехать в чужую землю не к чужому человеку, а к отцу своего ребенка, к тому мужчине, которого она сама выбрала и которому уже отдала свою любовь — раз и навсегда.

Наконец Одду наскучили вопли вокруг и он, взяв Дивляну за руку, подвел ее к лодье, а там Белотур помог ей перебраться внутрь и устроиться вместе с детьми. Елинь Святославна в последний раз обняла сперва Дивляну, потом внучку, потом сына — и лодью столкнули в воду. Гребцы взялись за весла, и берег, полный кричащего народа, постепенно начал отодвигаться. Подол оставался позади, Дивляна уже не различала лиц, — правда, она вообще мало что видела от слез. И только поняв, что действительно уезжает навсегда, постаралась осушить глаза, чтобы в последний раз взглянуть на все это — величавые зеленые горы, тропинки на склонах, белые пятна мазаных изб, частокол поверх вала на вершине… Закончилась та жизнь, ради которой ее привезли сюда. Что же теперь? Она не знала, но душой стремилась домой, в Ладогу, будто в материнскую утробу. А там, кто знает, может, ей удастся родиться заново, чтобы начать новую, более счастливую жизнь?

Ехали вверх по течению — сперва по Днепру, затем по Сожу, и потому довольно медленно. Для ночлега Белотур выбирал населенные места, чтобы детей и женщин можно было устроить в теплых избах с печами. Помня, с какими трудностями пробирались в Киев, Дивляна ожидала от долгой дороги всяческих бед, но, тем не менее, приободрилась. Тому много способствовало присутствие Белотура — рядом с ним она чувствовала себя защищенной и сумела наконец немного расслабиться, выпустить на волю душу, которую уже много месяцев будто держала в кулаке. Белотур обходился с ней по-родственному ласково и заботливо, и только его нежный и грустный взгляд порой напоминал о прошлом. Дивляна тоже смотрела на него как на брата, и это получалось у нее гораздо лучше, чем четыре года назад, когда он же вез ее в обратном направлении, из Ладоги в Киев, чтобы отдать в жены своему брату Аскольду. Прежде ей хотелось любить его, но теперь, лишившись мужа, Дивляна была слишком измучена страхами и тревогами, чтобы думать о любви. Ведь что, как не любовь вопреки рассудку, ввергла ее в эти несчастья!

— Несчастливая я, — сказала она Белотуру однажды. — Кто меня пожелает, тому я одно горе приношу.

Она подумала о Вольге, потом об Аскольде, потом даже о Мстиславе, который тоже ей на что-то такое намекал… И спасибо Макоши, что Белотуру она тогда не досталась, — хорошего человека жалко…

— Я бы не побоялся, — ответил он, глядя на нее с решимостью и тоской по невозможному. — Я только тогда и жить начал, как тебя узнал. Но кабы обо мне одном речь шла… У меня ведь теперь целое племя на руках: тесть старик, ног не таскает, Ратеня — вчерашний отрок, с одной стороны савары и хазары опять дани хотят, с другой — Станила, да и что с Киевом будет, одни боги весть.

Белотуру и так приходилось слишком трудно, чтобы он мог позволить себе ввязаться в драку за Аскольдову вдову. Настоящим князем радимичей считался старый Заберислав, его наследником — юный Ратеня, а делать дела за них обоих приходилось Белотуру, который в племени радимичей был только воеводой, к тому же полянином, чужаком, и старейшины в большинстве терпели его только ради родства со своими князьями. Он один тащил весь воз, пытаясь обеспечить Ратене надежную поддержку в племени, пока старый больной тесть не сел на сани[19]. Даже намекнув на то, чтобы взять в дом вдову брата, он смертельно разгневал бы свою жену Воротиславу, дочь Заберислава, и все в племени радимичей пошло бы прахом — в том числе и будущее его единственного сына.