Чароплет

От налетевшего прохладного ветерка Дейдре задрожала еще сильнее.

Обернувшись, она посмотрела на зеркальный пруд. В неподвижной глади отражался купол святилища, высокие стройные пальмы и выстиранное остроземское небо. Как странно, что именно здесь закончится ее жизнь. Она вспомнила о родных краях — зеленом покрывале долин, свинцовой осенней хмари, весеннем разноцветье лугов, снежных шапках на зимних горах…

Сейчас, в краткий промежуток между гибелью и вселением демона, она свободна. Она снова ненадолго стала смертной. Она может умереть по-настоящему, и тогда Тайфону ее не достать.

Она вновь вернулась мыслями к своим оставленным сыновьям и никогда не виденным внукам. Подумала о Никодимусе, Шенноне и Франческе с их великими замыслами и бесконечной борьбой. Ей такой не быть, ее сердцем всегда владела одна лишь богиня, единственная ее истинная любовь. Ее Боанн.

Она вспомнила свою небесную покровительницу — как та ласково касалась ее щеки, какой по-детски дурашливой бывала иногда, как забирала ее в горы, и там они ночевали у какого-нибудь водопада на мягком папоротниковом ложе, и юная богиня сворачивалась клубком в ее объятиях.

Дейдре била дрожь. Последние мгновения на солнце, а она дрожит… Поднимающийся ветер зашелестел листьями пальмы.

Боанн — речная богиня. Ее вотчина — лесные ручьи и горные водопады, а до них отсюда так далеко. В этом каменном городе среди саванны одни водохранилища и бассейны.

Нужно защитить Боанн, скрыть от Тайфона воспоминания о Франческе и призраке Шеннона. Дейдре попятилась к пруду. Некогда медлить, некогда любоваться красотами. Вот-вот явится Скиталец. Дейдре погрузилась в воду. Ветер утих. Наступила тишина.

В последний раз взглянув на ослепительное солнце и ясное небо, Дейдре опустилась в темно-зеленую глубину.

Никодимус проснулся от криков.

Он лежал под шерстяным одеялом, взгляд упирался в скошенный потолок хижины. Лишь через пару секунд он вспомнил, что находится в лесном лагере вместе с учениками. Крик раздался снова, пронзительный и душераздирающий. Никодимус кинулся к двери. С соседнего топчана уже слезал разбуженный Яш.

Выскочив наружу, Никодимус оглядел лагерь: семь хижин под шатром высоких секвой. Полумрак здесь не рассеивался никогда, поэтому короткие хтонические заклинания действовали даже днем. Под ногами пружинила сырая после дождя и побуревшая от столетнего перегноя земля. В воздухе тянуло сладковатой прелью.

Никодимус повертел головой, но разглядел только пни, ветки и несколько кустов. Праязык помог различить заодно и лесную куницу, карабкающуюся по ближайшей секвойе, а за стенами хижин показались силуэты поднимающихся учеников. Но массивных, мускулистых фигур ликантропов не наблюдалось нигде. Равно как и Скитальца в любом из его многочисленных обличий.

Все мирно.

И тогда она, шатаясь, вышла прямо на него, а потом, подломившись в коленях, рухнула на бок. Длинные струящиеся пряди расплескались белопенной короной. Лицо перекосила гримаса нечеловеческой муки. Глаза, растаяв, вытекли из орбит. Темно-зеленое одеяние распустилось лентами морских водорослей. Упругое, налитое тело обмякло и сморщилось, кожа обтянула ребра, грудь обвисла до впалого живота.

Обомлевший Никодимус смотрел, не в силах отвести взгляд.

— Боанн? — наконец выдавил он.

Мгновенно вернув себе юную красу, богиня кинулась к нему, заливаясь слезами, словно расшибивший коленку ребенок, напуганный первым осознанием своей уязвимости и смертности. Она рыдала так искренне, так по-человечески, что Никодимус перестал воспринимать ее как богиню и распахнул объятия.

Она кинулась ему на шею, и Никодимус прижал ее к себе, но талия ее вдруг стала вязкой, будто тина, и, как в кошмарном сне, Боанн просочилась сквозь его пальцы, двойным водопадом обрушиваясь на землю. Волосы ее растворились, а глаза снова вытекли из орбит.

— Мертва! — простонали кривящиеся губы. — Погибла безвозвратно!

Пальцы вцепились в землю, плечи вывернулись из суставов, голова сморщилась, словно зимнее яблоко, и растаяла. Земля постепенно впитала все останки.

— Пламя небесное! — пятясь в ужасе, прошептал Никодимус. — Сохрани нас Создатель!

Богиня пропала.

— Это из-за Дейдре, — произнес скрипучий голос.

Обернувшись, Никодимус увидел магистра Шеннона, который вместе с кобольдами явился на крики. И тут он понял.

— Дейдре умерла?

Шеннон погладил сидящую на плече Азуру.

— Что еще могло так подействовать на Боанн?

Никодимус опустил глаза.

— Боанн, получается, тоже мертва?

— Ковчег на вид не изменился. — Шеннон, подходя ближе, махнул рукой на неприметный камень посреди лагеря. — Но я не могу утверждать наверняка.

Никодимус посмотрел на осунувшееся лицо учителя. Виски запали так глубоко, что голова напоминала голый череп.

— Дейдре умерла… — услышал он собственный голос. Его вдруг охватил беспочвенный, иррациональный страх, что и Шеннон умрет. Накатила непонятная, выворачивающая наизнанку боль. Шеннон может продержаться еще день, а может и год — но все равно конец уже близок, а следом за учителем уйдет и сам Никодимус.