Конечность Анантоса, оканчивающаяся двумя когтями, была покрыта жесткой щетиной. Изящные шелковые шарфики, зеленые и бирюзовые, делали ее менее страшной. Когти в палец длиной прикоснулись к щеке, и паук не сразу отвел лапу. Джон-Том постарался не дергаться. Он внимательно вглядывался в яркие глаза, изучающие его.
— Меха нет, не то что у усатого коротышки. Только на макушке, мягкий... какой мягкий! — Паук поежился. — Как можно жить с таким телом?
— Привыкаешь, — ответил Джон-Том. Он вдруг понял, что с точки зрения паука выглядит попросту отвратительно.
Они продолжали разглядывать друг друга.
— Великолепный шелк, — проговорил человек. — Ты сам делал его?
— Ты хочешь сказать, ткал шелк и вязал шарф? Нет, я этого не делал. — Анантос махнул ногой в сторону остальных. — Мы различаемся по размерам куда больше вас. Некоторые из наших меньших братьев производят тонкий шелк, а не те грубые веревки, на которые способен я. Другие же старательно вяжут и украшают изделия.
Потянувшись к ноге, он отвязал четырехфутовое полотно и подал его Джон-Тому.
Горсточка перьев показалась бы свинцовой рядом с этой тканью. Шепот наверняка унес бы ее за борт. Материал был бледно-голубой, густой цвет напоминал лучшую персидскую бирюзу, кое-где виднелись темные пятна. Ему не приходилось еще держать в руках такую мягкую ткань.
Джон-Том протянул полотно пауку, но Анантос покачал головой.
— Нет. Это дар.
Он уже успел перевязать два длинных полотнища, чтобы прикрыть пустое место. Джон-Том успел заметить сложные узлы и застежки, не дававшие квазисари разлететься.
— Почему?
Голова ушла вниз и направо. Молодой человек начал уже увязывать движения головы и настроение паука. То, что сперва казалось ему нервным подергиванием, оказалось сложной и тонкой системой жестов. Пауки разговаривали головами — как итальянцы руками, — не произнося ни слова.
— Почему? Потому что в тебе есть нечто, но я не могу определить, что именно. И еще потому, что ты восхитился ею.
— Могу сказать, что есть и в нем, и в нас, — буркнула Талея. — Дух хронического безумия.
Анантос задумался. И снова пришепетывающий хохоток снежными хлопьями полетел над палубой.
— Ах, юмор! Одно из самых ценных качеств теплоземельцев, должно быть, искупающее все их недостатки.
— При всей вашей легендарной враждебности вы кажетесь весьма дружелюбными, — бросила Талея.
— Это моя обязанность, мягкая самка, — отвечал прядильшик. Взгляд его вновь обратился к Джон-Тому. — Доставь мне удовольствие, приняв этот дар.
Джон-Том взял подарок и повязал его на шею как косынку. Она скользнула по застежке плаща. Шарф казался неощутимым, словно его и не было. Джон-Тому было не до того, что голубая полоска не гармонирует с радужно-зеленой курткой и индиговой рубашкой.
— Мне нечем отдариться, — произнес юноша извиняющимся тоном. — Нет, подожди, возможно, найдется. — Он снял с плеча дуару. — А музыку прядильщики любят?
Такого ответа от Анантоса он не ожидал. Паук протянул две конечности в жесте, который невозможно было с чем-либо перепутать. Джон-Том осторожно передал инструмент.
Прядильщик принял знакомую полусидячую позу и положил Дуару на два колена. У него не было ладоней и пальцев, но восемь хватательных когтей на четырех верхних конечностях деликатно перебирали оба набора струн.
Полившаяся мелодия казалась эфирной и нереальной, атональной и чуждой, но тем не менее полна была почти знакомых ритмов. Она то казалась нормальной, то сбивалась на совершенно странные ноты, едва укладывающиеся в мелодию. Игра Анантоса напомнила Джон-Тому скорее сямисэн, чем гитару.
Флор блаженствовала, привалясь спиной к мачте, и впитывала мелодию. Мадж разлегся на палубе, а Каз безуспешно пытался отстучать рваный ритм. Ничто не смягчает ксенофобию, как музыка, невзирая на странный ритм и непроизносимые слова.
Воздушное стенание окутало Анантоса и двух его компаньонов. Причудливая хаотичная гармония не заглушала шум ветра. Впрочем, в пении пауков не было ничего зловещего. Маленький кораблик ровно скользил по воде. Невзирая на несокрушимую добросовестность, расчувствовался и Хапли. Перепончатая лапа притопывала по палубе, тщетно стараясь угнаться за мистической мелодией арахноидов.
Может быть, подумал Джон-Том, они не найдут здесь союзников, но друзей — в этом он не сомневался — уже отыскали. Пощупав край роскошного шарфа, он позволил себе расслабиться и отдаться умиротворяющему покою скромной паучьей фуги...
Рано утром на четвертый день пребывания в Хитросплетениях его разбудили. Рановато, подумал молодой человек, увидев над головой все еще темное небо.
Он перекатился на бок, и на мгновение память отказала ему: Джон-Том вздрогнул, заметив перед собой мохнатое, клыкастое и многоглазое создание.
— Извини, — прошелестел Анантос. — Я тебя слишком рано разбудил?
Джон-Том не сообразил, имеет он дело с проявлением вежливости или же с обычным недоумением. Но в любом случае следовало выразить благодарность за проявленное внимание.
— Нет. Вовсе нет, Анантос. — Джон-Том, щурясь, поглядел на небо. Еще виднелось несколько звезд. — Но почему так рано?