Чародеи

Дэвид долго молчал, обдумывая услышанное. Та половинка его души, которая сформировалась в последние полтора года, настойчиво бубнила: Эдвин лжец и предатель, он одержим нечистыми силами… жалкая марионетка Обладающих, что он может знать о благом источнике бытия?.. Дэвид не спорил, он позволял этому голосу звучать, как и второму, принадлежавшему старому «эго» землянина, восстановленному Вилиссой. Второй голос требовал заткнуть фанатика, и не просто заткнуть, а полностью удалить всю эту новую личность с ее извращенными представлениями о мироздании и вернуться к тем ценностным ориентирам, которые Дэвид имел до прихода в Обитель. Единственно правильным ориентирам, само собой. Каждая из половинок требовала, чтобы именно ее воззрения были признаны самыми правильными, окончательными и не подлежащими сомнению. В первом случае доминировало желание выполнять волю таинственного благого надмирного источника, явленного в своих святых (мастерах Обители); во втором — желание вернуть Идэль, быть вместе с ней, отдать ей всего себя, без остатка… Вилисса оказалась права: две «высшие ценности», каждая из которых стремилась стать единственной, в какой–то мере подавляли, сводили на нет притягательную силу друг друга. Дэвид ощущал внутреннее мучение, душа рвалась — и все же, сейчас он смог впервые трезво взглянуть на свои отношения с Идэль. Ему не понравилось то, что он увидел. Любовь — это замечательно, но становиться «бесплатным приложением» к другому человеку? Он утратил внутреннюю независимость, вступил на путь, в конце которого его ждало полное растворение в другом. И что в итоге? Как долго протянули бы их чувства, если бы все и дальше катилось по этой дорожке? Сохранила бы Идэль любовь к человеку, из которого могла бы вить веревки?.. Нет. Рано или поздно он бы ей наскучил. Отдать другому все, утратить способность жить без него или без нее — романтично и трогательно, но в долгосрочной перспективе — ужасно. Любовь — отношение между двумя субъектами; если один из субъектов полностью растворяется в другом, перестает существовать как самостоятельная единица, то следом за ним умирает и любовь; остается привязанность, нужда, привычка…

Их чувства не успели выцвести и переродиться, и Дэвид по–прежнему желал вернуть Идэль из Страны Мертвых, но он понимал, что вне зависимости от того, удастся ему это или нет, что–то в его отношении к принцессе нужно будет менять. Оставалось лишь понять, что именно… Но он еще успеет поразмыслить над этим. Потом.

— Ладно, — сказал землянин, посмотрев на Эдвина. — Что дальше? Мой вопрос все еще в силе. Почему ты уверен, что мастера не заметят, что с нами произошло? И каким образом тебе удалось сохранить впечатление о том, что ты… все еще тот, кого они воспитывали?

— А с чего бы им что–то подозревать? — Вопросом на вопрос ответил Эдвин. — Благодаря их стараниям и у тебя, и у меня есть полноценная «правильная» индивидуальность.

— Уже нет. — Покачал головой Дэвид.

— Почему? — Эдвин сделал удивленные глаза.

— Ты сам знаешь.

Хеллаэнец некоторое время молчал, покачивая в руке бокал с идирой.

— Ну так?.. — поторопил его Дэвид.

— Думаю, как бы тебе объяснить… Вот представь, что ты встретил волка–оборотня. В человеческом виде или в зверином — неважно. Как ты сможешь узнать, что это именно оборотень, а не человек и не волк?

— По тотемной магии. Кроме оборотней ее никто, насколько я знаю, не применяет.

— Предположим, он эту магию по каким–то причинам не применяет.

— Рискну предположить, что у них в принципе гэемон немного иначе устроен, чем у обычных людей и волков.

— Отличия действительно есть, — признал Эдвин. — Хотя обнаружить их намного сложнее, чем ты думаешь. Но для простоты допустим, что ты обычный человек и умеешь видеть только тела.

— По поведению.

— Предположим, что этот гад поставил перед собой задачу обмануть тебя и будучи зверем, ведет себя как зверь, а будучи человеком — целиком как человек.

— Тогда никак.

Эдвин изобразил на лице значительное выражение и поднял руку, указуя пальцем куда–то вверх.

— Вот.

Дэвид несколько секунд размышлял.

— А к нам это какое имеет отношение?