Чародей

Мы подошли к краю ячменного поля, и там старик предупредил меня, чтобы я не пугалась, и велел сесть к нему на спину. Он опустился на четвереньки, точно животное. Я села на него верхом, и он взлетел. Я увидела, что он превратился в ужасную ящерицу, и поняла, что это истинное его обличье, а доброе лицо было маской. Я решила, что он и есть Гренгарм и собирается меня съесть.

Он принес меня на этот остров и раздел догола. Здесь я и остаюсь с тех пор, служа приманкой для моряков, которых пожирают Сетр и химеры. Здесь живут и другие женщины, похищенные точно так же.

Мы соблазняем моряков, чтобы химеры не сожрали нас, но мы прячемся, когда старик выходит из моря, и не поклоняемся ему, в отличие от химер. Гроа вытесала из камня фигуру Леди для нас, но другая богиня пришла ночью и разбила статую, оставив у пруда свое собственное изваяние, представляющее женщину невиданной красоты.

Гроа умеет писать. Она научила меня писать, как здесь принято, рисуя буквы на песке. Этот сосуд я нашла среди обломков корабля, с бумагой и всем прочим. О, Леди оверкинов, Леди Ская, ты пощадила мою жизнь. Сделай же так, чтобы мои сыновья прочитали когда-нибудь эти строки!

Минуло много лет. Красота моя поблекла, и скоро химеры съедят меня. Я собрала в чашу яд Сетра и пишу пером большой птицы, которое в него обмакиваю. Когда я допишу до конца, я положу свиток в стеклянный сосуд, закупорю его и выпью яд. Никто не тронет мою отравленную плоть из страха».

Я спросил, можно ли мне взять с собой свиток, чтобы прочитать брату. Женщина сказала, что любая взятая здесь вещь исчезнет, когда я покину остров, и бросила свиток в море.

Потом мы долго сидели на берегу, голые, и разговаривали о нашем прошлом, о том, что значит жить и что значит умирать.

– Меня забрали эльфы, – сказал я, – чтобы я играл с маленькой королевой, ибо эльфы живут долго, но у них редко появляются дети, и каждый родившийся ребенок для них кумир – король или королева, – боготворимый всеми эльфами племени, словно обожающими родителями.

– Ты был кумиром для меня, – сказала она, – и для своих отца и брата тоже.

– Мы играли в разные игры в огромном саду больше целого мира, и вместе сидели за уроками, и разговаривали о любви, магии и тысяче других вещей, ибо она была очень мудрой, а наши наставники еще мудрее. Наконец они отправили меня в Митгартр. Все воспоминания о Дизири и чудесном саде стерлись из моей памяти. Только сейчас они вернулись.

– Ты любил эльфов.

Я кивнул:

– Ты мудра, мать. Я знаю, что не найду здесь Дизири, ибо моя любовь к ней не утрачена. Но вот они все утрачены – как твой свиток.

– Который вовсе не утрачен. Он остается на острове, где ты нашел его. – Она взяла стеклянный цилиндр и откупорила. – Хочешь взглянуть на него еще раз? Он здесь.

Сосуд был пустым, но все же мне почудилось, будто на дне что-то осталось: клочок бумаги, камешек или ракушка. Я попытался вытащить непонятный предмет, хотя в узкий цилиндр явно пролезали лишь два моих пальца. Моя ладонь свободно вошла в горло сосуда, а потом, когда я попробовал дотянуться до дна, и вся рука целиком.

Я обнаружил, что меня затянуло в туннель со стенами из зеленого стекла. Я сразу повернулся и бегом бросился назад, к выходу, придерживая рукой Этерне, чтобы тяжелые ножны не хлопали по бедру. Вскоре я увидел перед собой светлую дверь. Я открыл ее и едва переступил через порог, как рядом со мной оказались Линнет и Мани.

– Я думала, ты хоть немного побудешь там, мама, – сказала Этела.

Линнет только улыбнулась и погладила дочь по голове.