Чародей

Жрица окончила молитву и стала ждать. Следующий шаг следовало сделать самой Минтаке. Девушка открыла глаза и внимательно осмотрела корзину, как если бы видела ее впервые. Она медленно протянула обе руки и подняла крышку. В корзине было темно, но внутри что-то двигалось, тяжело, медленно свиваясь и развиваясь, поблескивая в темноте черным, будто масло, пролитое на воду в глубоком колодце.

Минтака наклонилась вперед, желая лучше разглядеть, что внутри, и навстречу ей медленно поднялась чешуйчатая голова. Едва она появилась на свет, ее капюшон начал раздуваться и наконец стал широким, как женский веер, черный, украшенный узором цвета слоновой кости. Глаза змеи походили на блестящие стеклянные бусины. Тонкие губы изгибались в сардонической улыбке, между ними мелькал раздвоенный черный язык, пробуя воздух и запах девушки, сидевшей перед корзиной.

Они смотрели друг на друга, девушка и кобра, в течение ста медленных ударов сердца Минтаки. Вот змея качнулась назад, будто собираясь ударить, но снова медленно вернулась в вертикальное положение, будто смертельно опасный цветок на длинном стебле.

– Почему она не сделала свое дело? – спросила Минтака; ее губы были так близко от губ кобры, что можно было обменяться поцелуем. Она протянула руку, и змея повернула голову, глядя, как пальцы приближаются к ней. Минтака не выказала ни тени страха. Она мягко погладила сзади широко раздутый капюшон кобры. Вместо того чтобы ударить, кобра отвернулась от нее, почти как кот, подставляющий голову, чтобы ее погладили.

– Заставьте ее сделать то, что надлежит, – попросила Минтака жрицу, но старуха в замешательстве покачала головой.

– Я никогда не видела такого прежде, – прошептала она. – Вам следует ударить посланца рукой. Это точно вынудит его доставить дар богини.

Минтака отвела назад руку с открытой ладонью и раздвинутыми пальцами. Она нацелилась на голову змеи и уже собиралась ударить, но вздрогнула от неожиданности и опустила руку. Она озадаченно оглядела сумрачную палату, заглянула в темные углы и посмотрела прямо на жрицу.

– Вы что-то сказали? – спросила она.

– Не сказала ничего.

Минтака снова подняла руку, но на сей раз голос прозвучал ближе и яснее. Она узнала его в порыве суеверного страха и почувствовала, как волосы у нее на затылке поднялись.

– Таита? – прошептала она, оглянувшись. Она ожидала, что увидит его за своим плечом, но в палате не было никого, кроме нее и жрицы, стоящих на коленях перед корзиной.

– Да! – произнесла Минтака, будто отвечая на вопрос или приказ. Она слушала тишину и дважды кивнула, затем тихо сказала: – О да!

Жрица не слышала ничего, но поняла: произошло какое-то таинственное вмешательство. Она не удивилась, когда кобра медленно погрузилась в глубину корзины, вернула крышку на место и встала.

– Простите, Мать, – тихо сказала Минтака, – я не пойду по пути богини. Мне еще много нужно сделать в этом мире.

Жрица подняла корзину и сказала девушке:

– Пусть богиня благословит вас и подарит вам вечную жизнь. – Она двинулась в обратно к двери палаты, оставив Минтаку сидеть в темноте. Казалось, девушка все еще слушала голос, который старуха не могла услышать.

В Фивы из Даббы Таита привез Нефера, погруженного в глубокий сон под действием красного шепенна. Как только их галера пришвартовалась к каменному причалу ниже дворца, Таита приказал вынести юношу на берег в носилках, закрытых от взглядов простых людей. Было бы неблагоразумно разгласить в городе весть о критическом состоянии фараона. Прежде смерть царя порой погружала город и все государство в полное отчаяние и вызывала разрушительную спекуляцию просом, бунты, грабежи, общее падение нравов и всех обычаев общества. Нефер был благополучно устроен в его царских палатах во дворце, и Таита получил возможность лечить его в безопасном уединении. Прежде всего требовалось заново исследовать ужасные рваные раны на ногах мальчика спереди и в нижней части живота и оценить, не произошли ли какие-либо болезненные изменения.

Больше всего Таита опасался того, что внутренности проколоты, и их содержимое просочилось в брюшную полость. Если бы это произошло, от его мастерства было бы мало толку. Он размотал полосу ткани, осторожно исследовал открытые раны, понюхал вытекающий гной, стараясь уловить запах фекалий, и ощутил большое облегчение, не обнаружив и следа этого запаха. Самые глубокие раны он промыл при помощи трубки смесью уксуса и восточных пряностей. Затем он как можно лучше зашил их и перевязал, касаясь их золотым амулетом Лостры и поручая ее внука богине с каждым оборотом льняной полосы.

В последующие дни Таита постепенно уменьшал дозу красного шепенна и был вознагражден, когда Нефер пришел в сознание и улыбнулся ему.

– Таита, я знал, что ты был со мной. – Затем он поглядел вокруг, все еще одурманенный лекарством.

– Где Минтака?

Когда Таита объяснил ее отсутствие, разочарование Нефера было почти ощутимо; он был слишком слаб, чтобы скрыть его. Таита попробовал утешить его, утверждая, что их разлука была лишь временной и что скоро он будет в силах уехать на север и посетить Аварис.