Чародей

Нравились моим слушателям и готические пугалки: из этого жанра они предпочитали «Ворона» Эдгара По, но и «Суд Божий над епископом» Саути тоже получил шумное одобрение. Это баллада о злобном епископе, который, когда соседи-бедняки просили у него хлеба, загнал их в амбар и сжег. Понимаете, они, подобно мышам, точили зубы на зерно епископа – он сам так сказал. Но потом на него накинулась тысяча крыс; он бросился в башню и заперся, но они настигли его:

Зубы об камни они навострили,
Грешнику в кости их жадно впустили,
Весь по суставам раздернут был он…
Так был наказан епископ Гаттон[54].

Сильная вещь. Поэтическое правосудие – как раз то, что надо, чтобы разбудить у слушателей глубокое застарелое ощущение несправедливости. С ними обошлись несправедливо, но в этом никто не виноват. Вообще очень часто в несправедливости не виноват никто, или, во всяком случае, ткнуть пальцем в виновника не удается.

Субботний вечер у нас был «смешной» – я читал что-нибудь юмористическое, чтобы развеселить слушателей. Это имело такой успех, что я как-то отважился прочитать «Рассказ мельника» Чосера в современном переводе. Все прошло как по маслу, если использовать выражение, принятое в «Гильдии актеров». Конечно, больше всего слушателям понравилось вот это:

«Увы! О, горе мне! – заохал он. —
Бывал ли так поклонник награжден?
Ну поцелуй меня хоть раз, голубка,
Узнать хочу, твои сколь сладки губки».
«Тогда уйдешь?» – спросила тут она.
«Фиал печали изопью до дна,
Но все ж послушаюсь». – «Так обожди же,
Ну, подойди к окошку, и поближе».
Авессалом к стеклу совсем приникнул,
И Николас с досады чуть не крикнул.
Но Алисон его слегка толкнула
И тихо на ухо ему шепнула:
«Тсс! Тише! Будешь ты, мой друг, доволен,
И посмеемся мы с тобою вволю».
А у окна Авессалом стонал,
Но в глубине души он ликовал:
«Вот наконец предел моих желаний.
Сей поцелуй – залог ночных лобзаний.
Приди, любовь моя! Мой добрый гений!»
И встал перед окном он на колени.
«Скорей! – она ему. – Ко мне нагнись,
Пока соседи все не поднялись».
Запекшиеся облизнул он губы,
От нетерпенья застучали зубы
И забурчало громко в животе;
Руками он зашарил в темноте.
Тут Алисон окно как распахнет
И высунулась задом наперед.
И, ничего простак не разбирая,
Припал к ней страстно, задницу лобзая.
Но тотчас же отпрянул он назад,
Почувствовав, что рот сей волосат.
Невзвидел света от такой беды:
У женщины ведь нету бороды.
«Фу! Что за черт! Ошибся я немножко».
«Ошибся? Да!» – и хлоп его окошком.

Если правда, что Чосер читал «Кентерберийские рассказы» вслух своему покровителю, королю Ричарду Второму, то, я уверен, при этих строках король от смеха покатился с трона; но наверняка он все же не так восторгался, как мои канадские солдаты из королевской армии пять веков спустя. Чосер оказался ничуть не хуже Джорджа Роберта Симса. Довольно похабный, надо сказать. Кто бы знал, что доктор, образованный человек, читает такие забористые стишки! Никогда не подумаешь, а?

Смех, вызванный Чосером, услышали наверху, и в понедельник утром меня вызвал начальник госпиталя.

– Я слышал, вы у себя в отделении «J» делаете замечательные успехи, – сказал он. – Не могли бы вы меня просветить – какова ваша программа лечения?

– Ну если совсем коротко, то так: пациенты говорят, а я слушаю. Это помогает им облегчить душу.

– Я понял. И еще вы им читаете. Это что-то новенькое. Вот о таком методе я раньше не слыхивал. Но до меня дошли неприятные слухи – ничего серьезного, вы понимаете, но все же слухи, – что вы читаете подстрекательскую литературу.

– Совершенно ничего такого. То, что я читаю, написано очень давно.

– Да, но там что-то про социальную несправедливость. О том, что правительство недостаточно делает для населения. Такого рода.