Чародей

– Вот уж не могу сказать. Ты же знаешь, что для меня эти слова не имеют особого значения.

– Ты ходил в церковь.

– Да, и был счастлив. Церковь вносила в мою жизнь многое из того, что делает ее счастливей, и придавала этим вещам форму. Но главное, что меня трогало, – красота религии. Связь со славным прошлым. Великие тексты, великая музыка. Они заявляли, что у жизни есть еще одно измерение, рядом с которым все, что можно пощупать и узнать, – мелко. Но что касается Бога и Сатаны – они лишь часть этих красивых заявлений, а не реальность.

– Ошибка… Бог и Сатана… всего лишь обозначения добра и зла… одно без другого не бывает… Но зло не должно брать верх… А надо мной взяло.

– Тебя поставили в невыносимое положение. Это из-за зла, которое жило не в тебе. А в Алчине. С его стороны это была отвратительная месть.

– Нет-нет… Задолго до того… В школе.

– В школе?

– Помнишь те сны?

– Нет. Какие сны?

– Эротические… то, что мальчишки называли мокрыми снами… Они у всех были.

– Смутно помню. Я всегда думал, что ты не любил разговоров об этих снах и самих снов не любил, когда они у тебя бывали. Но ты же знаешь, что это от твоей воли не зависело.

– Они у меня бывали… Но не про женщин… Про Христа.

– Что?!

– О, это не то, что ты подумал… Но он приходил ко мне в снах и был такой добрый… Молодой, улыбающийся… Даже без бороды… Прекрасный юноша.

– Удивительно! И что, эти сны были сексуальными?

– Не так, как ты думаешь… Помнишь те стихи…

– Стихи?

– Помнишь мистера Шарпа? Учителя английского? Он читал нам на уроках стихи не по программе. Больше всего любил Джона Донна… И это стихотворение… «Бог триединый, сердце мне разбей!»[100]

– Да-да.

– Оно кончается… «Возьми меня, да буду заточен! Лишь в рабстве – я свободу обрету, насильем – возврати мне чистоту!..»

Чарли произнес эти строки с чудовищным усилием. Несколько минут он тяжело дышал, и я его не торопил. Потом…

– Ты хочешь сказать, что Христос тебя брал? Насильно?

– Физически… Духовно… Я ужасался этим снам… И наслаждался… Улыбающийся юноша… и я изливался потоком…

– Ну конечно, эти вещи принимают разные формы, иногда причудливые. Твой случай оказался необычным. Я полагаю, ты это перерос?

– Нет… Еще много лет… Он со мной разговаривал… Повелевал… Просил.

Снова длинная пауза, потому что этот разговор утомлял Чарли. Но он хотел говорить, а я был готов его слушать. Христос с ним разговаривал! Конечно, такие случаи известны, но они характерны для психопатов, а в Чарли не было ничего такого, что позволяло бы отнести его к этой категории. Христос с ним разговаривал! Чарли не поэт; это не метафора. Если он утверждает, что Христос с ним разговаривает… И тут я вспомнил кое-что, читанное в каком-то техническом журнале. В статье говорилось про «двухкамерное сознание». По-видимому, в прошлом оно попадалось чаще, но со временем его вытеснило более развитое сознание. О нем знали в Древнем мире – это явление знакомо нам по стихам Гомера, в которых великие герои слушались совета голосов, якобы принадлежащих богам. Оно встречается и сейчас, но носитель его контролирует, или окружающие, чаще всего учителя, подавляют его. Но Чарли никогда не считал нужным подражать другим в том, что они думают и как они это думают.

Он снова заговорил, едва слышно:

– Я хотел совершить такие великие дела… Тщеславие… амбиции… Хотел дать толчок возрождению истинной веры… Нутряной веры… Такой, какая спасает город.

– Город?

– Великие возрождения всегда начинались в городах… И потом распространялись… Казалось невероятным… Торонто… Совершенно неподходящее место… Но какая гордыня, какая наглость – так думать… Словно Господу труднее совершить знамение в Торонто, чем в любом другом месте… Он все время повторял: «Спаси мой город».

– Спасти Торонто?

– Не смейся… Кажется нелепо, правда?

– Я не то хотел сказать. Но его всегда называли «Торонто добродетельный», «Город церквей».

– Он сам себя так называл… Методистская чепуха… Но я должен был сделать так, чтобы просиял свет – даже здесь…

– Как? Чарли, как ты должен был сделать, чтобы свет просиял?

– Он сказал… Дай Мне святого… Дай Мне одного святого, и я это сделаю.

– Невозможная задача.

– Нет… Он же был…

– Кто был?

– Хоббс, конечно… Старина Хоббс… Несомненно, святой, но его считали всего лишь добрым старичком…

– Да, конечно, я его помню. Он был очень добрый. И он должен был стать святым?

– Да… Нужна была подобающая смерть… И он умер так, как нужно.

– На литургии в Страстную пятницу? Я присутствовал при этом. Я хотел ему помочь, но ты не разрешил. Я много думал об этом. Чарли, чего ты пытался добиться?

– Гарантии… Не хотел, чтобы лезли в это дело… Христу нужен был святой, и я не хотел, чтобы ты совал свой нос… во все.

– Чарли, о чем ты говоришь? Ты что, каким-то образом это подстроил?

– Конечно, идиот… Я его убил…

Что я могу сказать? Что мой ум словно вдруг озарило внутренним светом? Нет, больше похоже, как будто внезапно убрали некую занозу, давно свербившую у меня в мозгу. Будто картину, криво висевшую на стене в течение… скольких там… восьми или около того лет, наконец поправили. Но вслух я сказал только:

– Как?