Осенью Чан объявил о намерении отобрать у коммунистов Калган. В ответ коммунисты предупредили, что будут считать атаку на этот хэбэйский город официальным объявлением гражданской войны. Узнав об этом, Маршалл тут же пригрозил Чану, что попросит Трумэна прекратить всю экономическую и военную помощь Китаю и отозвать его (Маршалла) домой. 5 октября он написал об этом Трумэну, который с апреля 1946 года вынашивал идею назначить Маршалла вместо заболевшего Бирнса госсекретарем. В тот же день Чан, встретившись с Маршаллом, заявил, что «не может и помыслить» о его отъезде. Но с предложением Маршалла «прекратить войну» не согласился. Правда, на следующий день под давлением Маршалла и Стюарта он дал обещание приостановить военные действия в районе Калгана, но не сдержал их. 10 октября гоминьдановцы взяли Калган.
Маршалл был вне себя и, посетив Чан Кайши, сказал ему: «Вы нарушили соглашения, вы отбросили наши планы. Раньше люди говорили, что вы современный Джордж Вашингтон, но после всего этого они так никогда не скажут». Спохватившись, что его слова звучат недипломатично, он попросил Мэйлин не переводить их, если она считает это слишком бестактным, однако супруга генералиссимуса решила, что Чану надо их услышать.
Чан слушал молча, то поднимая, то опуская носки сапог, — так он делал всегда, когда нервничал. Но ничего не ответил: он был уверен в своей правоте и в близкой победе над коммунистами.
И, казалось, Чан имел на то основания. После кровопролитных боев войска коммунистов оставили 105 городов и других населенных пунктов. Чан Кайши повел широкое наступление по всему фронту — от провинции Шэньси на западе до тихоокеанского побережья на востоке. Продолжал он войну и в Маньчжурии.
Американцы, правда, считали действия Чан Кайши «сверхамбициозными», предупреждая, что такая военная кампания «ввергнет страну в экономический хаос и в конце концов приведет к поражению национального правительства», поскольку Чан, растягивая фронт, подставлял свои «линии коммуникаций под удар коммунистических партизан», вынуждая солдат своей армии «либо отступать, либо сдаваться вместе с вооружением, поставляемым Соединенными Штатами».
В том, что говорили американцы, был резон. Армия Чан Кайши не имела никакого другого преимущества перед войсками Мао Цзэдуна, кроме материального. В моральном же плане она существенно проигрывала. И Чан сам это скоро поймет. В 1947 году он признает, что несмотря на то что его войска «обеспечены оружием, продовольствием, фуражом и боеприпасами в десять раз лучше, чем коммунисты… нельзя отрицать, что <революционный> дух большинства командиров подорван». В отличие от солдат и командиров китайской компартии, гоминьдановцы совсем не горели желанием воевать. И в этом, собственно, заключалась основная беда Чан Кайши: он бросал в бой дивизии и армии, но его генералы часто стремились избежать сражений, будучи «озабочены только тем, чтобы сберечь свои военные силы и ресурсы», рассматривая свои подразделения прежде всего как источник собственного политического влияния в обществе и обогащения. По-прежнему во всех частях процветали коррупция и местничество.
Ситуация была нисколько не лучше, чем во времена Стилуэлла, который еще в 1944 году писал: «Он <Чан> не может понять, что массы китайского народа приветствуют красных как единственную ощутимую надежду на освобождение от убивающего их налогообложения, насилия со стороны армии и <террора> Гестапо, руководимого Дай Ли. При Чан Кайши они <массы> начинают сейчас видеть то, что, возможно, и ожидали <увидеть>: жадность, коррупцию, фаворитизм, еще больше налогов, разрушенную экономику, ужасающие жертвы, колоссальное пренебрежение всеми правами человека».
Пристально наблюдавший за ситуацией в Китае Трумэн заметил в неформальной беседе с группой американских издателей, что в Китае все «очень и очень плохо».