Чан Кайши

Тот день, 13 апреля, у Чана вообще не заладился. В обеденное время у него с Мэйлин была запланирована встреча с четой Хемингуэев, находившейся в Чунцине по журналистским делам (жена писателя, Марта Геллхорн, представляла солидный журнал «Кольеровский еженедельник», а Хемингуэй имел контракт со скромной нью-йоркской газетой «ПМ»). Гостей следовало принимать, а у Чана не было вставной челюсти. Что с ней стало, неизвестно (возможно, сломалась), но факт остается фактом: он вынужден был принимать гостей беззубым. Сначала все шло сносно, поскольку разговор, как обычно, повела Мэйлин. Она старалась обворожить знаменитого писателя. Чан же молча слушал, лишь изредка вставляя короткое «хао» («хорошо»). «Он выглядел забальзамированным, — вспоминала позже Марта. — Худой, с прямой спиной, в простом сером мундире, сидевшем на нем безупречно». Но когда разговор зашел об инциденте с Новой 4-й армией, а Хемингуэй с Мартой дали понять, что не верят в официальную гоминьдановскую версию, он не выдержал и, вмешавшись, назвал инцидент «несущественным». А поскольку гости не поддержали его, повторил это четыре раза, развивая тему. У Марты округлились гл азы: голые десны генералиссимуса поразили ее. Заметив это, Чан свернул беседу, которая, понятно, произвела на него неприятное впечатление. Впрочем, на его гостей тоже.

А вечером пришла эта новость из Москвы, и настала очередь Чан Кайши считать Сталина предателем. Вот что он записал в дневнике: «Россия и Япония в Москве в 14 часов подписали соглашение о нейтралитете[95]. В нем, как я слышал, говорится о взаимном признании территориальной целостности каждого из двух псевдогосударств — Маньчжурии и Монголии. У России, должно быть, уже вошло в привычку вредить другим. Этого следовало ожидать… Это наносит самый большой удар по доверию к России в мире».

19 апреля он заявил Панюшкину: «В народе и армии Китая… очень остро и болезненно восприняли известие о заключении пакта… наш народ и армия действительно были потрясены». И, еле сдерживая негодование, добавил: «Мне хотелось бы надеться на то, что если СССР будет предпринимать какие-либо шаги в отношении Японии, то это не будет тайной для нас». Посол опешил: «То есть что вы имеете в виду?» Так резко Чан никогда еще с ним не говорил.

Возможно поэтому, получив спустя три недели от своей разведки сообщение о том, что Германия собирается напасть на СССР через полтора месяца, Чан 12 мая 1941 года сообщил об этом не Сталину, а Рузвельту (в секретной переписке с ним он и его жена использовали общее кодовое имя — Segac). Правда, эта информация дошла и до Москвы — от знакомого нам советского агента Штеннеса («Друга»), доверенного человека Чана. Сталин, как можно догадаться, ей не поверил.

Вместе с тем в июне 1941 года, когда Советский Союз подвергся агрессии со стороны нацистской Германии, Чан выразил безусловную поддержку СССР, несмотря на то что обида на Сталина, подписавшего договор с Японией за его спиной, у него никогда не ослабевала. Но теперь Чунцин и Москва оказались в одном лагере, сражающемся против держав «Оси». Правда, каждый воевал на своем фронте и против своего врага, но Чан Кайши хорошо понимал: в результате вступления Советского Союза во Вторую мировую войну «у всего человечества появилась светлая надежда». Через 11 дней, 3 июля, в ответ на признание Германией и Италией правительства Ван Цзинвэя он разорвал с этими странами дипломатические отношения.

Вместе с тем опасения Чан Кайши по поводу коммунистической угрозы его режиму не уменьшались, тем более что он читал показания Е Тина, арестованного командира Новой 4-й армии, сообщившего надопросе: «Коммунистический Интернационал в Москве “руководит”» действиями 8-й полевой армии китайской компартии, направленными на «расширение их влияния и силы в оккупированных <японцами> районах», а также на «затягивание японо-китайской вражды». Лишь в самом начале советско-германской войны Чан Кайши надеялся, что СССР и китайские коммунисты «успокоются», но быстро осознал, что этого не произойдет. А потому имел все основания сказать американскому журналисту Теодору Уайту: «Японская агрессия — это болезнь кожи, а коммунизм— это болезнь сердца».

Советский Союз продолжал помогать китайским коммунистам и после начала Великой Отечественной войны! А вот ни денег, ни оружия для Чан Кайши у Сталина уже больше не было. 24 октября 1941 года кремлевский вождь сухо проинформировал Чана, что больше не сможет оказывать ему военную помощь. В феврале же 1942 года Чуйков и другие советские военные советники покинули Китай.