Чан Кайши

25 января Панюшкин по приказу Сталина встретился с Чан Кайши, чтобы выяснить, будет ли тот продолжать войну против Новой 4-й и 8-й армий. По данным советских историков, Чан попытался уклониться от ответа, и советскому полпреду пришлось повторить вопрос три раза. Только после этого Чан пообещал все уладить миром. Однако сам Чан Кайши по-иному описывает эту встречу в дневнике: «Русский посол, исполняя приказ своего правительства, спросил меня об инциденте с Новой 4-й армией… Я резко его осадил… Он смущенно замолчал и ретировался». Еще Чан написал: «Стратегия китайских коммунистов заключалась в том, чтобы, используя помощь России Китаю как политическое оружие, подавить Центр (то есть ЦИК Гоминьдана. — А. П.) и антикоммунистическое течение. Их план можно назвать крайне глупой фантазией. <Тем не менее> с самого начала войны они хотели с помощью интриг сокрушить Центр, мечтая захватить власть». Вслед за тем Чан отдал приказ блокировать Особый район Шэньси — Ганьсу — Нинся, где находилось правительство КПК.

В этих условиях ждать новых военных контрактов с СССР было бессмысленно, и 2 февраля в письме Сталину, которое Чан передал с Качановым, отъезжавшим на родину[93], он подчеркнул значение уже не материальной, а лишь моральной поддержки Китая со стороны СССР. Он правильно оценил ситуацию. Поставки советского оружия в конце 1940-го — начале 1941 года были последними.

Ну что ж! В феврале 1941 года к отправке в Китай были уже готовы первые американские истребители, и Чан вполне мог рассчитывать на то, что Шенно удастся завербовать человек 250 летчиков США. Так что моральная поддержка со стороны Сталина Чана вполне устраивала.

Но неожиданно 13 апреля 1941 года поздним вечером Чан получил ужасную новость из Москвы: советское правительство, не поставив его в известность, подписало с Японией два документа — пакт о нейтралитете, в который была включена статья, по сути обязывавшая СССР не оказывать помощь Китаю, а также декларацию, по которой СССР признавал территориальную целостность Маньчжоу-Го, а Япония — Монголии. Это уже было нарушением всех моральных обязательств СССР. Тем более всего за два дня до того (!) Панюшкин заверял Чана, что, несмотря на визит в Москву японского министра иностранных дел Мацуока Ёсуке (прибыл 8 апреля), Советский Союз «не намерен по эгоистическим мотивам жертвовать интересами дружественной державы» и «советское правительство проявляет по отношению к Мацуоке лишь обычную дипломатическую вежливость».

Можно не сомневаться, что позже до Чана дошла и другая информация: провожать Мацуоку на Ярославский вокзал вечером 13 апреля прибыл сам Сталин. Такой чести не ожидал даже Мацуока. Поступок был из ряда вон выходящим: ни до, ни после Сталин не провожал иностранных визитеров. Поезд задержали на час, ожидая Сталина. Когда он приехал, то сначала повел Мацуоку в привокзальный ресторан, где они с Молотовым напоили его, а затем, обняв отяжелевшего японца и шепча ему на ухо: «Вы азиат, и я азиат, мы должны объединиться», Сталин довел его до вагона и буквально втащил в поезд на глазах у всего дипломатического корпуса, выстроившегося на перроне. А выйдя из поезда, громко спросил, где тут Шуленбург (посол Германии), подошел к нему и, обняв, сказал: «Мы должны остаться друзьями, и вы должны теперь все для этого сделать!» После чего повернулся к и. о. германского военного атташе Гансу Кребсу и, «предварительно убедившись, что он немец», сказал ему: «Мы останемся друзьями с вами в любом случае».

Конечно, Чан не мог знать, что за день до того во время беседы с Мацуокой в Кремле Сталин сказал японскому министру, что он «убежденный сторонник Оси[94] и противник Англии и Америки», но того, что Чан Кайши узнал, и так было достаточно. Кремлевский диктатор продемонстрировал всему миру, что дружбу с Японией и Германией ставит отныне превыше всего.