Чалма Искандера

Николай Константинович несколько лет назад говорил сыну Александру, что не дело держать крепость в центре города — слишком она опасна и роль ее непредсказуема: кто владеет крепостью, тот владеет городом. Нынешние события подтверждали его мнение.

В последних числах сентября в Ташкент стала прибывать военная экспедиция Временного правительства под командой генерала Коровиченко Павла Александровича.

Все стороны противостояния полагали, что генерал немедленно прикажет мятежным войскам сдать оружие и, в случае неповиновения, принудит их. Отряду из Оренбургского казачьего полка, четырех маршевых эскадронов драгун и гусар, пулеметной роты из Ораниенбаума и двух бронированных автомобилей это было вполне по силам. Однако генерал Коровиченко повел себя странно: он считал возможным, не имея к тому ни малейших оснований, уговорить мятежников даже без разоружения их. Началась череда стратегических и тактических глупостей, как квалифицировал действия генерала великий князь позже, когда уже стала очевидной причина «странностей». Оная состояла в том, что, будучи близким другом Керенского, Павел Александрович, скоропалительно став генерал-майором, оставался до мозга костей адвокатом, каковым и был всю свою жизнь. Единственное его боевое задание состояло в охране арестованного семейства бывшего императора Николая II в Царском Селе. И в Ташкенте он, вместо того, чтобы решительно арестовать верхушку, а массы мятежников разоружить, начал привычный «судебный процесс», надеясь уговорить их, как присяжных в зале суда. Не понял юрист, что революции и мятежи законов не признают.

К четырнадцатому октября обострилось противостояние в крепости: артиллерийская рота демонстративно направила орудия на казармы верного правительству гарнизона. Генералу пришлось применить силу для разоружения роты, что, несмотря на отсутствие потерь, привело к возмущению в мятежных полках. Закончилось все запоздалой попыткой разоружить мятежников, которые, обнаглев, разоружаться не пожелали и вступили в открытое противостояние. Обманным путем (предложив перемирие и нарушив его), выбили инициативу у отрядов генерала Коровиченко, послали якобы мирную делегацию от населения во главе с настоятелем вокзальной церкви и потребовали прекратить кровопролитие. Генерал склонился заключить с большевиками мир, несмотря на возражения своих офицеров, решившихся сместить его с поста. Тогда генерал Коровиченко приравнял их неповиновение измене присяге. Подчинились… раскрыли ворота, и через несколько минут были арестованы. Коровиченко отправлен на крепостную гауптвахту, остальных «погнали» под конвоем в казармы 2–го полка.

В городе началась охота на офицеров и кадетов, присоединившихся к отряду.

С 1 ноября большевики закрепили свою власть в Ташкенте и в других городах Туркестана.

Тяжелей всего на Николая Константиновича подействовал рассказ об издевательствах над генералом Коровиченко, оставленным в крепостной гауптвахте на потеху черни, приходившей ежедневно специально для того, чтобы плюнуть сквозь решетку в «зверя». Через неделю кто-то под улюлюканье зевак ткнул его штыком, и хотя по требованию коменданта крепости унтер — офицера Якименко была сделана перевязка, доступ в «зоопарк» продолжался, что не могло закончиться добром — еще через неделю издевательств генерала в буквальном смысле растерзала перевозбужденная насилием толпа.

Это болезненно напомнило Николаю Константиновичу давний эпизод жизни с его собственным пребыванием в смирительной рубашке в камере, где над ним издевались неутомимые в садистских фантазиях солдаты-охранники. Великий князь очень живо представил себя на месте генерала. Сначала себя, а потом и всю Россию.

Тогда-то и дал трещину стержень личности. Вернулись, отступившие было, хвори. Революция продолжала свою кровавую поступь, а он, зная, что не в силах ей противостоять, позволил болезни завладеть его телом.

Расстрел большевиками в Ташкенте 13 декабря стопятидесятитысячной манифестации сартов и русских против их власти с гибелью генерала Смирницкого, многих русских офицеров и полутора сотен сартов, и последующие репрессии здоровья не прибавили. Говорили, что полковник Бек, генерал Кияшко, присяжный поверенный Дружкин, граф Доррер были захвачены, отвезены в крепость и там зарублены шашками. Всех несчастных Николай Константинович знал лично.

С этих пор доктор Боровский вынужден был признать, что, когда больной жить не хочет, врач практически бессилен. Тут уж как Бог распорядится.

Однако Петр Фокич не привык сдаваться. Он обратился за помощью к новому — с марта занявшему пост — сорокалетнему главному врачу Ташкентской городской больницы Валентину Феликсовичу Ясенецкому-Войно, уже имевшему имя в российской медицинской среде. Несмотря на чрезвычайную занятость, доктор сразу согласился посетить пациента.