Чакра Кентавра

Терпкая кисея предрассветного тумана, настоянного на дурманных ночных запахах, висела над степью, только кое–где открывая взгляду темные пятна намокшей травы. Легкий далекий топот он скорее ощутил, чем услыхал, — какие‑то некрупные твари, не выше ягнят, ополоумевшей от страха стайкой крутились в траве, а сверху над ними нависало совершенно непонятное нечто, вроде туманного облачка, которое то разрасталось, то снова сжималось в комок. Стайка канула в туман, потом снова порскнула из него, и сероватая нечисть над ними растянулась вширь не менее чем на два размаха рук, став прозрачной чуть ли не до невидимости; потом круто пала вниз — и все пропало. А может, это попросту пчелиный рой? Отчего б им не быть ночными, если они не цветочную сладость собирают, а теплую кровушку пьют? Логично. Еще не додумав эту мысль до конца, он уже нашарил под плащом траву, по счастью оставшуюся сухой, и принялся скручивать здоровый жгут. Против роя летучих кровопийц меч‑то бессилен…

Пирли прянули со своих колючек разом и засветились, тревожно жужжа. И сразу же возле стоячего камня, где ему велено было заночевать, трава шевельнулась, и оттуда вымахнул свечкой еще один пепельный ком, завис над камнем и начал медленно размываться, становясь все шире и прозрачнее, точно капля масла растекалась по луже. Тонкий сероватый блин повисел над белым торчком, слегка колеблясь, потом тронулся с места и принялся описывать круги, неуклонно приближаясь к холму, на склоне которого Харр вжимался в камень, всеми силами стараясь казаться незаметным. Но, видно, это ему не удалось: плоское облачко на миг замерло в неподвижности, словно пыталось разглядеть его получше, а затем двинулось к холму с целеустремленностью, не оставлявшей сомнений в его хищных намерениях. Харр выхватил огниво, поджег соломенный жгут, придерживая его пока под полой плаща; облако раздулось вширь, размылось — и Харр с безмерным изумлением понял, что это — живая сеть, растянувшаяся уже настолько, что смогла бы накрыть добрый пяток рогатов, с неровными пульсирующими ячеями, в каждую из которых свободно могла бы пройти его голова.

Она надвигалась неотвратимо, чуть колеблясь и уже загибая внутрь бахромчатые края, и было ясно, что один взмах меча — второго уже не получится — рассечет всего лишь несколько ячеек, а остальная сеть навалится и опутает до полной недвижности; что потом, лучше и не думать. Поэтому Харр замер, не шевелясь и мысленно осаживая себя: погодь… еще немножечко… еще…

Он вскочил и пламенем, взметнувшимся от резкого движения, стегнул нависшее над ним чудовище. Вонючая жижа, вскипая, закапала вниз, раздался пронзительный свист, закладывающий уши, и сеть, стремительно сжимаясь в корчах, покатилась по склону холма, оставляя липкий след, и достигла травы у подножия, уже окончательно съежившись до размеров некрупного ежа. Еще миг — и она исчезла в траве.

— Смотрите‑ка, отбились, — проговорил он, обращаясь к пирлям, облепившим его сапоги. — А на вас поглядишь, так вы и не сомневались?

Он скрутил еще два сухих жгута, положил рядышком и, достав собственную флягу с водой, принялся завтракать как ни в чем не бывало, поглядывая на горизонт, откуда вот–вот должно было появиться солнце. Тусклая зеленоватая горбушка показалась над быстро тающим туманом.

— Есть такое дело! — весело проговорил Харр, стряхивая крошки. — Пойдем‑ка по воду, а то я что‑то не слишком доверяю этой змеиной посудине!

Но кожаную флягу, карликово творение, он все‑таки за плечо закинул — не напиться, так умыться. Хотел было спускаться вниз, как вдали, в высокой траве, означились две человеческие фигуры.

Харр снова залег в своей ложбинке и приготовился к встрече.

Пока они подошли, он даже малость продрог — солнышко еще не грело, а лежать неподвижно во сие почему‑то теплее, чем наяву. Наконец он смог разглядеть их постные, точно пожизненно удрученные лики, посконные балахоны, перепоясанные травяными плетешками, отсутствие всякого оружия. Ну вот и встретились. М’сэймы. Наконец‑то стало интересно.

Он проворно отполз назад, так чтоб его не было видно, закатал в плащ свой меч, сапоги и суму с разноцветными денежками, нашарил глубокую трещину; затолкав все это поглубже, засыпал мелкими камешками. Кинжал оставил при себе — не поверят, что по чужим местам совсем безоружный шатался, начнут еще шарить… На прежнее лежбище заполз так же незаметно, притаился. Двое уже приблизились к белому камню, оглядывались недоуменно. Потом один из них засвистел — не так пронзительно, как птица–сеть, но уши все‑таки заложило. Харр нисколько не сомневался, что ищут его бренные останки.

Он выпрямился во весь рост, потягиваясь, точно только что проснулся.

— Эй, странники ночные, — крикнул он, — далече ль до ближнего стана? Померз я на камне‑то…

Они круто повернулись к нему, и он даже испугался: а ну как бросятся в бега, ищи потом ветра в поле! Но они быстро направились к нему, высокий — размашистым шагом, низенький — чуть поболее вчерашнего карлы — семенящим бегом с прискоками.