Чакра Кентавра

С подоблачной высоты, на которой она всегда появлялась, чтобы зорким оком хозяйки и воина оглядеть Бирюзовый Дол и его окрестности, ни малейшего шевеления в лазоревой чаше заметно не было, только валялся между боковыми корабликами забытый кем‑то плащ, да тусклой цепочкой замерли вдоль стены не обремененные никакими приказами сервы. Зато па просеке царило оживление: два всадника направлялись к дому, а трое дружинников валяли дурака, затеяв весьма популярную у молодежи игру, которую Юрг как‑то окрестил “конно–подпространствеиной чехардой”. В конце просеки то и дело вспыхивали на солнце пронзительные звездчатые блики — принцесса догадалась, что это переправляемые с Тихри слитки голубого золота.

Она опустилась поодаль, среди деревьев, чтобы не испугать копей. Первым всадником был ее муж, державший на руках Юхани. За ним следовал Харр, впервые, вероятно, взобравшийся на крылатого коня. Его громадные ноги не влезали в стремена, и тем не менее он держался в седле, как влитой; Флейж, Дуз и Ких поочередно рысью догоняли его першерона и, поравнявшись, вскакивали на лошадиный круп, чтобы потом соскочить, сделав в воздухе какой‑нибудь замысловатый курбет.

Словно почувствовав ее появление, Юрг натянул поводья и остановил копя, озираясь.

— А вот и мамочка, — сказал он, поднимая малыша. — Грабительница тихрианского отделения швейцарского банка. С каких пор, дорогая, ты воспылала страстью к презренному металлу?

— С тех пор, как нашему Лронгу понадобилась весомая гарантия его безопасности. Сейчас расскажу.

Она поставила ногу на стремя своего звездного эрла, он поднял ее и посадил перед собою, совсем как во время их самых первых прогулок по полям бесцветника сразу после свадьбы. Которой, впрочем, и не бы то. Дружинники тактично поотстали, зато Харр бесцеремонно пришпорил копя своими белыми астронавтскими сапожищами, выглядевшими по меньшей мере неуместно в сочетании со средневековым камзолом, и поравнялся с ними.

Но прежде всего мона Сэниа отобрала у мужа уже изрядно потяжелевшего сына — он тут же уперся голыми светло–кофейными ножонками ей в колени и отчаянно брыкнулся.

— Мужик, — прокомментировал Харр. — Ему отцовские руки под стать, а не бабьи нежности.

— Изыди, беззлобно огрызнулся счастливый отец.

— А где Чернавка? — вспомнила принцесса, покрепче обхватывая поперек живота неукротимого наследника.

— Сорк оставил ее на солнышке, навалил перед пей кучу лакомых блюд, сказал — на час как минимум ей хватит.

Хорошо утрамбованная сервами дорога начала плавно подыматься вверх, к темнеющему проему незапертых ворот.

— Вы все‑таки не оставляли бы Бирюзовый Дол без единого стража, — по–хозяйски обеспокоилась принцесса. — Касаулта, правда, еще на воздух не выходит, по все‑таки…

— Да ворота же на виду, — сказал Юрг, впервые за много дней пребывающий в блаженной беспечности, — И Гуен там. Присмотрит.

— Гуен купается, я сверху видела.

— Что‑что? Новенькое в орнитологии. Совы никогда не купаются, да и гарпии, насколько мне позволяют судить более чем скудные познания в этой области, — тоже. Хотя наша Гуена что‑то зачастила па птичий базар, а с кем поведешься, от того и наберешься.

Харр по–Харрада радостно заржал:

— Это надо запомнить! Когда под телегой блохи одолевают…

Его конь не выдержал и возмущенно захрапел.

— Слезай, — сказал Юрг, натягивая поводья. — Ты мне конягу попортишь своим немелодичным ржанием. Тоже мне менестрель. Эй, Ких, переправь‑ка этих мустангов обратно в замок, не бросать же их в лесу, пока конюшню не отстроили.

Он обхватил жену за гибкую талию, которую не испортило материнство, и спустил па землю. Чуть пригибаясь, они прошли сквозь двойные ворота распахнутого настежь кораблика и ступили на неувядающие колокольчики Бирюзового Дола. Воздух, настоянный па солнечных лучах, был жарок и сладок какой‑то древней, первобытной медвяностью; дальний гул моря и однотонное гудение пчел слагаемые полуденной тишины — налагали невесомую печать на разом пересохшие губы. В этом мареве хотелось плыть…

— Дайте‑ка мальца, — жестко проговорил Харр по–Харрада, выхватывая ребенка у моны Сэниа и отступая с ним в безопасную тень привратного кораблика. — Это пахнет кровью.

VIII. А были легкими победы

Кровь, хлеставшая из неумело перерезанного горла Касаулты, еще не успела запечься. Набухшая кровью подушка гулко шмякнулась на пол рядом с посиневшим от удушья трупиком Фирюзы — здесь уж и уменья не потребовалось. И еще неизвестно, что с Чернавкой — она исчезла.

Первым стряхнул с себя оцепенение Юрг. Растолкав дружинников, застывших за его спиной, он бросился в свою спальню. На постели, взъерошив пестрые перышки, угрожающе щелкал клювом Кукушонок — закрывал собой распластавшегося по сиреневому покрывалу Шоёо.

— Видел, кто?.. — отрывисто спросил командор, роясь в своих вещах. Кукушонок только покачал хохолком. А вот и плоская металлическая фляжка. Почти пустая…

Он ринулся обратно, но над изуродованным телом Касаулты снова замер в нерешительности. Потом поднял фляжку и осторожно поболтал ею над ухом.

— Еле–еле на один глоток, — пробормотал он.