Чакра Фролова

Когда надоедало читать, Фролов вставал и шел бродить по некогда родному городу. Но город как будто не замечал своего блудного сына – в общей толпе Фролов терялся и чаще всего шел туда, куда двигался основной поток людей. Доезжал иногда до проходной какого-нибудь завода или учреждения, там топтался на месте несколько минут, затем брел обратно. Фролов не знал, что ему делать с городом, а город не знал, что ему делать с Фроловым. Иногда казалось, что город выставляет напоказ свое израненное бомбежками нутро, словно упрекая Фролова – видишь, пока ты где-то там отсиживался, я действовал. Боролся и выживал. Фролов молча принимал упреки и не возражал. Иногда думал об Ане – один раз даже хотел написать ей письмо, но передумал. Снова испугался, что письмо подарит Ане какую-то нелепую обманчивую надежду, а расставлять точки над «i» было бы жестокосердно. Письменно – все равно что исподтишка. Да и не знал Фролов, какие тут точки надо расставлять – любить он, конечно, Аню не любил, но с другой стороны, кто знает доподлинно, что такое любовь.

3 июля 1944 года Минск был, наконец, освобожден. Еще через две недели за Фроловым заехала машина и отвезла на летное поле, откуда он был доставлен на небольшой военный аэродром под Минском. А уже оттуда его вместе с техникой и группой операторов довезли до самых Кузявиных болот. Здесь ему предстояло срежиссировать свой фильм. Как знать – может быть, главное дело его жизни. Или первую ступеньку. Фролов начал ощущать какой-то душевный подъем, словно оживал по мере приближения к знакомым местам. Еще в самолете он начал прикидывать возможные точки съемки, что можно снять общим планом, что крупным. Оказалось, что не все еще умерло в нем. К тому же ему не терпелось снова увидеть невидовцев, а также Никитина – как он там? Обжился? Детей завел? А Тимофей? Не утопился ли окончательно? Изобрел что-нибудь? Фролов неожиданно так разнервничался, что это заметил сидящий рядом военный.

– Нервничаете?! – подмигнув и перекрикивая шум мотора, заорал он. – Не боись! Сейчас в небе у нас полное превосходство над противником!

Фролов кричать не стал, только кивнул головой – мол, верю.

На аэродроме всю съемочную группу пересадили в грузовики и отправили дальше. Фролов хотел было спросить про Минск – не заедут ли они потом туда, но передумал – свидание с Варей больше его не волновало. Вопрос, как любил говаривать Кондрат Михайлович, потерял свою актуальность.

Дорогу до Невидова, видимо, уже изучили неплохо, поскольку водитель головной машины не плутал, а ехал четко и не сбавляя скорость. На Лысой опушке всех выгрузили и повели под навес, где располагался штаб. По дороге Фролов с удивлением отметил, какое огромное количество солдат уместилось на столь небольшом пятачке. Кроме того, он постоянно вглядывался в очертания Невидова – деревня была совсем рядом, минут пятнадцать ходьбы. Там стояла такая тишина, что казалось, все давным-давно вымерло.

«Знал бы Никитин, что я совсем рядом», – подумал Фролов, вступая под бомбозащитный навес. Там новоприбывших встретил уже знакомый Фролову полковник Воронцов.

– Рад, рад, – пожимая по очереди руки, приговаривал полковник. Дойдя до Фролова, взял того под локоть и отвел в сторону. – Ну что, готовы к творческой, так сказать, борьбе?

– Я… – начал Фролов, но Воронцов его тут же перебил.

– Значит, докладываю диспозицию. Тем более что места вам знакомые. По нашим сведениям, в Невидове окопалось незначительное количество сил противника. Но у них минометы и, похоже, плацдарм этот они так просто не отдадут. У нас же в распоряжении целый батальон под командованием подполковника Азаряна. Я вас с ним еще познакомлю. Он сейчас позицию изучает.

– Я, простите, не очень силен в военном искусстве, но сначала что, будет какая-то артподготовка?

– Нет, нет, – замахал руками Воронцов. – Во-первых, артиллерия бы просто разнесла бы деревню в щепки. Погибли бы мирные граждане. Да и эффект не тот. Немцы разбегутся, и что тогда снимать будем? А во-вторых, тащить через болота артиллерию – это было бы слишком рискованно. Все равно, что танковый взвод по такой топи пускать – больше утонет, чем проедет. Так что у нас пехота. Вооружены ребята не так чтобы очень, но, конечно, не с голыми руками на фрица пойдем. За это не переживайте.

– А когда планируется…

– Завтра утром, – нетерпеливо ответил полковник. – Затемно.

– То есть как это «затемно»?

– Да вы не волнуйтесь. Мы же столько оборудования навезли. Будут и прожектора, и машины подсветят, если надо. Прямо вверх по склону отсюда и пойдем. В лоб, как говорится. В общем, вы пока располагайтесь. Подкрепитесь у кашеваров, а потом возвращайтесь – познакомлю вас с Азаряном.

После обеда Фролов встретился с командиром батальона. В отличие от Воронцова подполковник Азарян не излучал ни энтузиазм, ни оптимизм, а даже наоборот, выглядел уставшим и раздраженным. Когда он молчал (а молчал он большую часть встречи), у него шевелились губы, словно он беспрерывно матерился про себя.

– А вот и наш режиссер! – представил Фролова Воронцов. – Прошу любить и жаловать.