Чакра Фролова

Фролов с Никитиным вежливо вытянули по папиросе.

Лейтенант прикурил и дал прикурить гостям.

– Впрочем, если совсем нет никаких идей, мы можем подсказать, но…

Тут лейтенант выпустил тонкую струйку дыма и продолжил:

– Но, по правде говоря, не хотелось бы начинать творческое сотрудничество с указаний и приказов. Немецкие власти ценят художника за полет мысли. А если мысль художника летит, потому что ей дали пинок под зад, это не совсем тот полет.

И Фляйшауэр рассмеялся собственному остроумию. Выслушав перевод, Фролов с Никитиным кисло улыбнулись.

– А в качестве дополнительного аргумента скажу вам вот что, – добавил лейтенант, отсмеявшись. – Это на тот случай, если вы надеетесь прорваться за линию фронта к русским. Вы сейчас находитесь на оккупированной территории, а по диким законам вашей страны это приравнивается чуть ли не к преступлению. Вам придется доказывать, что вы не сотрудничали с новой властью и все такое.

– И поэтому вы предлагаете нам сотрудничество, – невольно сострил Фролов.

– Ну, во-первых, не сотрудничество, а сотворчество. А во-вторых, не все ли теперь равно? Уж лучше получить максимум выгоды в плохой ситуации. А оттого, что вы будете снимать кино, ваша участь намного не ухудшится. Вряд ли писателя или художника, оказавшегося на немецкой территории, будут обвинять в том, что они, дескать, творили под новой властью. Их просто расстреляют или сошлют куда-то за один факт присутствия в оккупации.

Фляйшауэр откровенно блефовал, поскольку не очень верил в то, что советская власть может дойти до такой глупости, как расстрел или ссылка за плен и оккупацию, но он был наслышан о кровожадности сталинского режима и решил, что немного перегнуть палку не помешает.

И действительно – аргумент Фляйшауэра произвел впечатление на Фролова и Никитина, ибо, будучи советскими людьми, они могли представить себе любой, самый мрачный вариант развития событий. Но в таком случае выходило, что у них уже нет обратной дороги. А признавать это очень не хотелось. Фролов подумал, что если бы они все-таки прорвались через линию фронта, то вряд ли бы их кратковременное присутствие в Невидове называлось проживанием или тем более сотрудничеством. Но ведь еще надо было прорваться.

«Зря я лейтенанту про авто ляпнул! – мысленно чертыхнулся Фролов. – Так хоть можно было бы рискнуть, а теперь они это дело под контроль поставят».

Он сказал Фляйшауэру, что над предложением подумает и завтра даст ответ.

– Ошен карашо, – ответил на корявом русском лейтенант и попытался дружелюбно улыбнуться. Вышло так себе. Лейтенант это почувствовал и быстро стер улыбку.

Выйдя из комендатуры и по совместительству Климова дома, Фролов с Никитиным тут же бросились в жаркое обсуждение сделанного предложения.

– Ну его в баню, Александр Георгиевич, – замотал головой оператор. – Не надо нам это. Пока мы еще не замарались.

– А если замарались? Если лейтенант прав? Мы сейчас тут носы воротим, а вернемся, так нас сразу…

Заканчивать фразу не стал – и так все ясно.

– Да ты сам подумай, – продолжал возмущаться оператор. – Какие на хер съемки? Где? С кем? О чем?

– Тебе хорошо говорить. Твоя хата с краю.

Почему «хата» Никитина была с краю, Фролов не уточнил, а Никитин не стал спрашивать.

– Разуй глаза, Федор. Немцы прут как танки. А если и вправду все это надолго? Ну или даже пять-десять лет? Это ж все. Мне тогда шестой десяток пойдет. Это если на фронте не убьют.

– Опять ты свою шарманку о смысле бытия завел. Теперь весь мир, что ли, должен твоими заботами жить?

«Было бы неплохо», – подумал Фролов.

– Ну и что ж делать, по-твоему? – продолжил наступление Никитин.

– Дело делать.

– Блять, тоже мне «дядя Ваня» нашелся! Дело делать! Ха! Какое, блядь, на хуй, дело?! Для немцев кино снимать?! Может, вообще в Берлин переехать? Тебе что, на Родину насрать?! Да нет, Александр Георгиевич! Это не моя, блять, это твоя хата с краю! Ну конечно! Семьи у тебя нет, детей нет, родителей нет. Конечно! Что тебе терять?!

– Ну, предположим, что семьи, родителей и детей у тебя тоже нет. Насколько мне известно. А на Родину мне не насрать. Это уж, скорее, Родине на меня насрать.

– Че это вдруг?! – возмутился Никитин. – Она тебя кормила-поила, образование дала, работу дала, а тут на тебе! Насрать ей на тебя! Да ты, я смотрю, хитрый жук.

– Ты меня, Федор, сейчас в антисоветчика не записывай. Сам подумай, что ж это за образование, которое никому не нужно? И что за работа, которую мне не дают нормально сделать?! Да и не должен я никому ничего. Я уже отработал то, что полагается. Но пусть и мне дадут что-то для себя сделать. Хотя, конечно, не для себя, а для искусства.

– Искусство не бывает само по себе.

– Ну для советского искусства, если тебе угодно.

– На немецкие деньги?

– Ну для народа, если угодно. Зачем считать, что я противопоставляю себя народу? Совсем наоборот. Но не надо же считать его глупее, чем он есть. Я ведь тоже хочу внести свою лепту в советское – тьфу! не советское… в общем, не важно. Просто искусство.

– Я не собираюсь становиться немецким оператором, – гордо отрезал Никитин.