Ча-ча-ча

— Наш информатор сообщил, что в книге содержатся различные мерзости о сенаторе Даунзе, — ответил детектив Корзини. — Информатор сказал, что вы занялись шантажом. Шантаж — это очень плохо. Не так ли, мисс Кофф?

— Дайте-ка я переварю все это. Сначала вы обвинили меня в хранении наркотиков, потом — в убийстве. Теперь вы обвиняете меня в шантаже. Что будет следующим пунктом? Издевательство над детьми?

— Да? — спросил детектив Корзини. — А что, у вас есть в чем покаяться?

— Нет! — Неожиданно я вспомнила о миссис Силверберг. Судя по тому, как пошли мои дела, я совсем не удивлюсь, если она явится к Корзини и расскажет ему, что я вылила лимонад на головы ее дочерей. — Я больше не скажу ни слова без моего адвоката. Мне ведь можно позвонить адвокату, не так ли?

— Мисс Кофф, да вы уже выучили процедуру, — сказал он. — Скоро станете завсегдатаем в полицейском участке. Вы сможете позвонить адвокату, когда мы приедем в участок. Поехали.

Глава 22

В четыре часа пополудни я уже сидела в своей старой камере в полицейском участке. Она была теперь для меня как второй дом. Нет, конечно, этот дом не мог похвастать всеми теми удобствами, что были в Маплбарк, но, по крайней мере, его не могли отобрать у меня за неуплату по закладной.

— Привет, привет. Посмотрите-ка, кто тут у нас, — сказала офицер Зенк, просовывая поднос с едой в окошечко.

— Добрый день, — сказала я, пытаясь выразить свое дружелюбие. Офицер Зенк была неплохим источником информации во время моего предыдущего заключения. И теперь я снова очень рассчитывала на ее общительность. — Не возражаете, если я спрошу: что это, поздний обед или ранний ужин? — Судя по еде на подносе — тоненький ломтик говядины на тосте, картофельное пюре и малиновое желе из пакетика — это могло быть и то, и то.

— Это ужин. Приятного аппетита.

— Спасибо, но я, вероятно, не буду есть. — Я не считала такое дерьмо едой. Кроме того, я съела бутерброд с тунцом всего четыре часа назад. От возбуждения он совсем не переварился.

— Я встретила наверху вашего приятеля, — сказала она.

— Кулли? — Я оставила сообщение на его автоответчике, в котором объяснила, что произошло.

— Я не слышала, как его зовут. Он разговаривал с вашим адвокатом.

— Мистером Обермейером. Вы не знаете, он еще не ушел?

— Ваш адвокат или ваш приятель?

— Адвокат.

— Нет. Я слышала, как он ругался с Корзини.

— Из-за чего?

— Ваш адвокат кричал, что вас арестовали неправильно, что у Корзини нет против вас доказательств кражи рукописи мисс Молоуни, что полицейские больше верят своему информатору, а не вам, что они верят слухам, что у них уже сорок лет не было расследования убийства, поэтому они делают все так медленно, что это вызывает беспокойство.

— Ого. Я же говорила вам, что он хороший адвокат.

— Если он так хорош, то пусть опять добьется снижения суммы залога.

— Почему? Сколько назначат на этот раз?

— Они поговаривают о полумиллионе долларов.

— Вы серьезно? В прошлый раз было только пятьдесят тысяч.

— В прошлый раз дело касалось наркотиков. А на этот раз вас обвиняют в убийстве. Большая разница.

Бутерброд с тунцом едва не выпрыгнул из меня. Мне захотелось, чтобы мистер Обермейер оказался поблизости. Я бы попросила у него желудочную таблетку.

— Офицер Зенк, я этого не делала. Я не убивала Мелани Молоуни. Честно, я не делала этого.

— Корзини думает на вас, — сказала она. — Он говорит, что теперь дело можно считать закрытым. У него есть мотив — ваша хозяйка застала вас за принятием наркотиков на работе. У него есть улики — ваши отпечатки пальцев на орудии убийства, плюс вы имели свободный доступ в дом убитой как ее горничная. А теперь еще он получил известие о том, что вы украли рукопись с места преступления.

— Это невероятно, — сказала я, качая головой. — Я абсолютно ни в чем не виновата.

— Не мне вас судить, — сказала офицер Зенк. — Но, будь я на вашем месте, я бы заставила своего адвоката скостить срок.

— Срок?

— Да, надо сделать чистосердечное признание. Это делается так: они предъявляют вам обвинение в убийстве, а вы признаете себя виновной.

— Но зачем мне делать это? Я никого не убивала.

— Дорогая, вы знаете, сколько предусматривается за убийство в кодексе штата Коннектикут?

— Нет, — осторожно ответила я.

— От двадцати пяти лет до пожизненного заключения. Как я уже сказала, на вашем месте я бы сделала чистосердечное признание, особенно если не хочется есть такую еду до конца своих дней.

Когда офицер Зенк ушла, я принялась расхаживать взад-вперед по камере, дрожа от страха перед предстоящим назначением моего залога, которое должно было состояться завтра утром. Совершенно очевидно, что я никогда не смогу внести полмиллиона долларов. И моя мама тоже не сможет.

После того как моя паника немного улеглась, я села на кровать и принялась размышлять о своем будущем. А если мистер Обермейер не сможет убедить судью уменьшить сумму залога? И не сможет убедить суд в моей невиновности в отношении убийства Мелани? Вдруг меня признают виновной и отправят отбывать пожизненное заключение в тюрьме штата?