— Знаю, ты на меня злишься, — я злюсь не на тебя, я злюсь на эту шайку пизданутых. Особенно на этого хронического идиота, который однажды засосал вместо меня мою сестру. О-о-о-о-о Боже, нет-нет-нет, кто-нибудь, дайте валерьянки. — Но я не просто изменщик-аферист, который грабит дома, — даже факт того, что мой отец — сторчавшийся вор, не кажется таким угнетающим, как то, что по приезду я заставлю этого белобрысого недоумка оттираться после её рук чугунной мочалкой. После того, как отпиздошу сковородкой, разумеется. — Я отстроил неплохой дом, где с размахом уживётся и твоя семья, и Линары...
— Что? — на мгновение возвращаю взгляд и заостряю внимание на сказанном. Я не ослышалась? Он на несколько лет пропал из моей жизни, а теперь пришёл подарить ключи от дома? Так бывает вообще?
— Я знаю, что случилось с твоей матерью. Знаю, в какие передряги тебе доводилось попадать. Но я не могу вернуть того времени, чтобы быть рядом, поэтому просто прими это от меня, как прощальный подарок. И передай Лине, что мне жаль...
— Лине? — говорю абсолютно спокойно, без акцента на ту или иную тему. — Твоей приёмной дочери? — его выражение лица вмиг меняется, а вот моё остаётся невозмутимым. — Почему не Артёму, который, кстати, твой кровный сын? — я почему-то даже не думаю, что его, возможно, слабое сердце не было готово к тому, что он слышит, но меня не остановить. — Или, на худой конец, Оксане, которую, кстати, сейчас удачно путают со мной, пока я нахожусь от них за хрен знает сколько сотен километров? — вижу, что он пытается что-то сказать, или, по крайней мере, соображать быстро, чтобы слова правильные подобрать, но пока он только беспорядочно бегает глазами по периметру, всё никак не решаясь поднять взгляд. — Не маленькая, знаю всё, — выдыхаю наконец уже более расслабленно, словно оповещая его, что не держу зла. И только тогда он поднимает на меня виноватые глаза, тьма которых мне всё ещё неподвластна. — Или ты думал, что отведёшь меня в кафе-мороженое и мы поговорим про мои оценки? — Легко улыбаюсь и не отпускаю его лица из поля своего охвата. — Я бы с удовольствием задержалась в детстве на подольше, но увы, мне пришлось повзрослеть гораздо раньше, чем мне бы того хотелось, — незаметно делаю шаг, становясь к нему ближе. И только сейчас мне удаётся рассмотреть, как же много на его лице морщинок. Как много признаков пережитого, что делают из мужчины в расцвете сил сгорбленного старика.
Мне так хочется наконец выговориться. Так хочется сказать, как его не хватало. Хочется разделить с ним ту боль, что пришлось испытать, когда мамы не стало. Хочется бить его кулаками в грудь и кричать о том, что только он виноват в том, что она сделала бутылку своим близким товарищем. А ещё хочется без остановки говорить о том, чему я подверглась. Обо всём, начиная с попыток изнасилования и заканчивая полётом с моста, когда я однажды чуть не покинула мир живых, так и не познав, что такое отцовская жилетка. Так и не узнав, как это, поплакаться отцу и ощутить мужскую силу, когда за тебя готовы стоять горой и крушить всё и вся, что когда-либо причинило тебе боль.
Винить его сейчас бессмысленно. Ведь прожитого не вернёшь, а вешать на его костлявые плечи то, что может окончательно прибить к земле — не в моём духе. Поэтому выдыхаю и делаю то, что сделала бы в любое другое время, независимо от обстоятельств. Приобнимаю его одной рукой и дарю ему едва уловимую улыбку, мимолётом вспоминая, что чувствовала, когда думала, что его убили. Пытаюсь спустить пар и оставить за спиной всё плохое. В конце концов, у него всего неделя. И если в моих силах подарить ему неделю спокойствия после стольких лет ада, то так тому и быть.
— С крабом, или с солью? — стоя возле полки с чипсами, Оксана держит в руках две пачки, вопрошая у Сименса, которые взять.
— Всё хорошо? — блондин непонятливо смотрит, то ли улыбаясь, то ли сдерживая себя от желания покрутить пальцем у виска.
— У всех девушек бывают моменты, когда хочется обои пожевать, — Окс умело сбрасывает всё на пмс, но пачек из рук не выпускает, продолжая трясти ими перед лицом Миронова до тех пор, пока не психует, бросая обе пачки в корзину. — Долго думаешь.
Виляет хвостом, продолжая рассекать и набирать закуски. Потому что ответственными за покупки назначили именно их. И причиной всему — очередные посиделки. Плевать, что главный любитель пива сейчас не с ними, а они вот так бесцеремонно собираются и пьют, пока он отдувается за проделки его возлюбленной. Потому что всему этому есть лишь одно оправдание: на пьяную голову думается лучше. Идеи, так сказать, приходят именно такие, которые на трезвую голову и не подумают явиться.
Именно поэтому ребята и собираются, только с лицами далеко не весёлыми. И только Окс усердно прячет утомлённую гримасу, когда на деле хочется закатить глаза и закричать “Скукотиииищаааааа!”.