Carte Blanche 2: Reload (СИ)

Макс... Не знаю, почему, но мозг усердно сейчас пытается провести аналогию и попытаться найти всевозможные зацепки, по которым этот восставший из мёртвых брюнет может быть причастен к тому, что сейчас происходит. Но несмотря на факты, которые так и плещутся перед глазами во всём ярко-красном, я не нахожу ни одной причины, чтобы таить на Максима злобу.

— Я всё объясню, просто хочу поговорить спокойно, — вижу, как он старается сам сохранять спокойствие, вот только видок выдаёт, — ты здесь не просто так, — странно... меня ведь каждый день похищают наркоманы-убийцы, которые по несчастливой случайности ещё и мои родственники.

— То есть нельзя было просто прийти и спокойно поговорить на моей территории?

— Чтобы по пути делать ставки, кто из твоих друзей забьёт меня до смерти первым? — он не даёт мне закончить мысль, да я и теряю её на полпути, поскольку его слова отдают нехилым таким аргументом.

Ведь правда, он сначала тыкал в меня с Наташей пистолетом, а после так вообще явился причиной того, что я у Сименса из-под носа улизнула в другой город. Депо его, кстати, убить хотел, хоть он также его отцом является. Так что не мудрено, что папа целую систему придумал, чтобы меня в этот непонятный ангар затащить. Вот только смысла всего этого я пока не услышала.

— Чего ты хочешь? — щурю глаза и спрашиваю как можно грубее, будто давая понять, что его общество мне противно.

— Провести с тобой время, — он не договорил, но уже вызвал у меня дикий смешок и нехуёвое удивление. Ахуй, я бы сказала. Он серьёзно сейчас? — остаток времени... — улыбка медленно, но верно меня покидает, а глаза смотрят на выражение его лица всё въедливей, покуда понять суть его слов пока не получается.

— Что? — даже переспрашиваю, как глупая дурочка, которая тему урока не поняла.

— У меня никого не осталось, — да неужели? И поэтому обо мне решил вспомнить? — Я умираю, Нина... — ровно как и мои клетки мозга, которые после сказанного вообще перестают функционировать. — Мне поставили диагноз, — он продолжает говорить и сыпать каким-то врачебными терминами, но я не слышу. В ушах лишь шум, а перед глазами — картинка расплывчатая. Я даже не понимаю, какого хрена меня эта новость подкосила настолько, что я перестала слышать собственное сердцебиение. — Я натворил в жизни много дерьма, и за многое буду расплачиваться даже в аду, но прошу тебя... — он хочет взять мою руку в свою ладонь, но я дёргаюсь. Непреднамеренно, быстро, не успевая понять, что происходит, — позволь мне провести с тобой хоть немного времени. Я знаю, ты не поверишь ни единому моему слову, но душа не переставала болеть с того момента, как я бросил вас с матерью, — да, он прав, я не верю ни единому его слову, но его безжизненные, поникшие глаза отчего-то заставляют всё ещё стоять здесь. Стоять и слушать, пропуская через себя ту ауру, которую он создаёт своим присутствием. И становится тяжело. Тяжело и невыносимо, словно на плечи снова ложится та боль, которую мне пришлось испытать в стенах больницы, в которой скончалась мать. — Обещаю, с тобой ничего не случится. Просто позволь мне провести с тобой оставшуюся неделю. Затем я уйду. И ты даже не узнаешь, где меня похоронят.

Он говорит это так, что может создаться впечатление ничем не обеспокоенного человека. Словно он заказ диктует доставщику пиццы. Но глаза... Чёрт возьми, его глаза говорят об обратном. Они как зеркало его сердца, обливающегося кровавыми слезами. И тошно даже немного от той мысли, что мне проще было бы вообще об этом не знать. Просто вспоминать с переменным успехом о том, что где-то в мире есть тот, кто носит звание моего отца.

— При одном условии, — клянусь, моё сострадание когда-нибудь загонит меня в могилу.

— Всё, что угодно.

— Дай мне телефон, чтобы я предупредила Глеба о том, что всё хорошо. Иначе он землю перероет. А когда найдёт меня, а он найдёт, то ты умрёшь раньше положенного срока, — догоняющее чувство удивления от собственных слов — это что-то с чем-то. Моя речь ещё никогда не звучала так уверенно и строго, но я держусь. Держусь стойко и не колеблясь, как будто имею полное право ставить условия там, где за стеной поджидает амбал размером с фуру.

— А после твоего звонка он, конечно же, пустит всё на самотёк и не пустится по твоему следу? — отец усмехается, но моего решения не изменить. Глеб должен знать. Точка.

— Хочешь, чтобы я сбежала? — он выдыхает устало, как будто времени и вправду настолько мало, что его катастрофически не хватает на погоню за родной дочерью. И спустя каких-то пару секунд размышлений извлекает из кармана мобильник, протягивая его мне.

Отлично.

День встречает новыми заботами. Но по сравнению с её предыдущей жизнью, Оксане кажется это сущим пустяком.

Если конкретнее — ей придётся включить весь свой актёрский талант, чтобы с замиранием слушать рассказ Леры о том, что ей всё-таки удалось сбросить маленький груз с души. Придётся кооперироваться с Наташей и поддерживать беременную подругу, а после ещё и радоваться тому, что ребёнок всё-таки от Морта.