Его имя, криком слетевшее с её губ, услышали все соседи.
Её имя, шёпотом произнесённое Томасом, не услышала даже она.
Она призналась в поражении.
Том скрыл то, что победа за ней.
Он прижался влажным лбом к её лбу и всем телом подался ей навстречу, проникая глубже и глубже.
Она качнула бёдрами, отчего Томас глухо застонал.
Каждое движение отдавалось эхом в его голове, учащая пульс и сужая мир до её жгуче-голубых глаз.
Том последний раз вошёл в неё и с наслаждением кончил, забыв про защиту и прочие глупости.
Он перекатился с неё, одновременно обхватывая её руками и прижимая к себе.
Она не сдержалась и доброжелательно цапнула его за плечо. Том ей простил это.
Как никак, а сумасшедшие извращенки, способные терпеть его издевательства, на дороге не валяются.
Таких дур надо беречь.
Она ловко вывернулась из-под рук Томаса и прошествовала до откинутой Томом в порыве страсти недопитой бутылки мартини, добрая часть которой пролилась на ковёр, оставив темное пятно, пахнущее горьким наслаждением.
Том лениво наблюдал за её голой фигурой, абсолютно не стесняющейся своей наготы, и, когда она упала на него, обвил руками её гибкий стан, водя своим длинным пальцем по выпирающему позвоночнику и лопаткам, отчего она жмурилась и по-кошачьи изгибалась в такт его движениям.
— Откуда ты взяла их? — спросил Том, взглядом указывая на бутылку, когда она присосалась к горлышку, как младенец к материнской груди.
Она сглотнула и прижалась губами ко рту Томаса, вливая остаток мартини из своего рта в его, отчего тот мягко прищурился и обхватил ладонью её ягодицу.
— Там в баре был такой выбор алкоголя… — прошептала она в его губы. — Я не смогла удержаться…
— Ты стащила две бутылки с благотворительного вечера? — недоверчиво распахнул глаза Том, лизнув её щеку.
— Ага, — она ртом поймала его язык и втянула в себя, увлекая Тома в долгий поцелуй.
— И как ты его вынесла? — сказал Томас, когда она оторвалась от него, чтобы отдышаться.
— Зажала между бёдрами, — её губы изогнулись в усмешке, и Том поспешил стереть эту ухмылку своим языком.
А потом до него дошёл смысл того, что она сказала, и он рассмеялся прямо в её губы, хрипло и надрывно.
Он прокрутил в памяти то, как она маленькими шажками выбирались из зала, прокладывая себе путь сквозь толпу, а на его вопрос, что случилось, отмахнулась, мол, ногу на каблуках подвернула.
— Ты ненормальная, — простонал он.
Она вновь усмехнулась и выпила его смех до дна, животно присосавшись к его губам.
— Потому ты сейчас и лежишь подо мной, — она провела пальчиком по его груди.
— Согласен, не дело это, — и он, перевернувшись, подмял её под себя, игнорируя недовольные возгласы.
— Чтоб ты похудел, — прошипела она, придавленная его телом.
— Только после тебя, милая, — откликнулся Томас, вновь вовлекая её в вечное противостояние.
Она все ещё была молода. Она все ещё была счастлива.
Но Том, несмотря на свой возраст и свои жизненные принципы, подчинялся правилам её игры и заражался этим удивительным чувством.
Он заражался её светом, удивительным светом её невозможно голубых глаз, отчего лёд его радужки таял, обнажая то, чего он жаждал больше всего.
Поражения.
И он был готов проиграть, лишь бы вот так вот лежать на ней, прижимая её худое тельце к себе и вдыхая запах рома и кокоса.
А внутри у него все ещё переливалось дурацкое миндально-травянистое счастье и негромкое «Stay the night», спетое ее хриплым от возбуждения голосом.
И они остаются.
И каждый раз, напиваясь, он видит её счастливую довольную улыбку и слышит глупую песню, пропитанную ароматом счастья и молодости. Ароматом того, что он потерял.