Читаем Can't Hurt Me: Master Your Mind and Defy the Odds - Clean Edition полностью

Крис Костман заставил меня. Я оказался настолько неподготовленным, насколько он подозревал. То, что я хотел пробежать Badwater, не было ложью, и я планировал тренироваться для этого, но для того, чтобы иметь шанс сделать это, я должен был пробежать сто миль в один момент. Если бы я решил этого не делать, после всей этой шумихи с "Морскими котиками", что бы это доказывало? Что я был всего лишь очередным притворщиком, звонившим в свой колокол слишком рано в среду утром. Вот как и почему я решил участвовать в однодневке в Сан-Диего за три дня до старта.

***

Преодолев отметку в пятьдесят миль, я уже не мог угнаться за госпожой Инагаки, которая неслась вперед, как кролик. Я продолжал бежать, находясь в состоянии фуги. Боль накатывала на меня волнами. Мои бедра словно налились свинцом. Чем тяжелее они становились, тем более извилистой становилась моя походка. Я крутил бедрами, чтобы ноги двигались, и боролся с гравитацией, чтобы поднять ноги на миллиметр от земли. Ах, да, мои ноги. Мои кости становились все более хрупкими с каждой секундой, а пальцы ног уже почти десять часов стучали по кончикам ботинок. И все же я бежал. Не быстро. Не очень стильно. Но я продолжал идти.

Следующим домино падали голени. Каждое едва заметное вращение голеностопного сустава ощущалось как шоковая терапия, как яд, проникающий в мозг моей голени. Это навевало воспоминания о днях, проведенных в классе 235, но в этот раз я не взял с собой скотч. Кроме того, если бы я остановился хотя бы на несколько секунд, начать снова было бы практически невозможно.

Через несколько миль у меня заложило легкие, и в груди захрипело, когда я выпустил узлы коричневой слизи. Стало холодно. Мне стало не хватать воздуха. Вокруг галогенных уличных фонарей собирался туман, окольцовывая лампы электрическими радугами, что придавало всему происходящему какое-то потустороннее ощущение. А может быть, это просто я был в другом мире. В том, где боль была родным языком, языком, синхронизированным с памятью.

С каждым кашлем, раздирающим легкие, я вспоминал свой первый курс BUD/S. Я снова был на бревне, шатаясь, шел вперед, мои легкие кровоточили. Я чувствовал и видел, как все повторяется. Спал ли я? Снился ли мне сон? Я широко открыл глаза, дернул ушами и шлепнул себя по лицу, чтобы проснуться. Ощупав губы и подбородок на предмет свежей крови, я обнаружил полупрозрачную каплю слюны, пота и слизи, стекающую из носа. Ботаники из SBG теперь были вокруг меня, бегали кругами, показывали пальцем, насмехались над единственным чернокожим. Или нет? Я посмотрел еще раз. Все, кто проходил мимо меня, были сосредоточены. Каждый в своей болевой зоне. Они даже не замечали меня.

Я терял связь с реальностью в малых дозах, потому что мой разум перекладывал все на себя, нагружая огромную физическую боль темным эмоциональным мусором, который он вычерпывал из глубин моей души. Перевод: Я страдал на нечестивом уровне, свойственном идиотам, считающим, что законы физики и физиологии на них не распространяются. Самоуверенные парни вроде меня, которые считали, что могут смело выходить за пределы, потому что провели пару адских недель.

Ну да, но я этого не делал. Я не пробегал сто миль без всякой подготовки. Неужели за всю историю человечества никто не пытался совершить такую глупость? Можно ли это вообще сделать? Итерации этого простого вопроса проскальзывали мимо, как цифровые тикеры на экране моего мозга. Кровавые пузырьки мыслей вылетали из моей кожи и души.

Почему? Почему? Почему ты все еще делаешь это с собой?!

На шестьдесят девятой миле я попал под уклон - семифутовый пандус, похожий на неглубокую подъездную дорожку, - который заставил бы любого опытного бегуна громко рассмеяться. У меня подкосились колени, и я попятился назад, как грузовик на нейтралке. Я зашатался, уперся кончиками пальцев в землю и едва не опрокинулся. На преодоление расстояния ушло десять секунд. Каждый удар тянулся, как эластичная нить, посылая волны боли от пальцев ног до пространства за глазными яблоками. Я хрипел и кашлял, мое нутро скрутило. Крах был неминуем. Крах - это то, что я заслужил.

На семидесятимильной отметке я не мог сделать ни шагу вперед. Кейт поставила наш стул на траве возле линии старта и финиша, и когда я, покачиваясь, подошел к ней, то увидел, как она втроем, шестью руками, нащупывает меня, усаживая на этот складной стул. У меня кружилась голова, я был обезвожен, испытывал дефицит калия и натрия.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии