Быть русскими – наша судьба

Итак, общества различаются не тем, что одни живут идеей, а другие материей, а тем, какими идеями они живут. А идеи бывают самые разные, и почти всякое общество в своём движении по реке времени в какой-то момент меняет свою идею, и этот момент часто бывает весьма болезненным. До революции Россия жила идеей Христа Спасителя, после революции перешла на идею лже-Христа, посулившего рай на земле. Но когда Сталин начал в отдельно взятой России строить мощное государство, призванное догнать и перегнать Европу и Америку, эта идея стала тускнеть, так как её потеснила идея самоотверженного труда во имя укрепления социалистического отечества. И эта новая, ставшая теперь доминирующей идея была, конечно, более приземлённой, чем прежняя, и, следовательно, в меньшей степени могла играть роль религии. А религия русским людям всё ещё была необходима, и обязательно вселенская, а не местная. Спросят: а как же жил русский народ при царях, когда тоже высоко почитался труд во имя отечества? Жил очень полнокровно, ибо помимо потребности служить отечеству имел настоящую Христову веру и ни в каких суррогатах религии не нуждался. Теперь эта вера была отнята тенденциозной интерпретацией науки, и выяснилось, что, в отличие от идеи мировой революции, идея простого укрепления государства не может стать заменителем религии. К этой идее надо было присоединять что-то более возвышенное. Сталин понимал это и сильно нервничал, не зная, что в новых условиях дать народу для удовлетворения его духовных запросов. И как раз в этот момент Русская Православная Церковь дала ему шанс. Видя, что дело поворачивается к патриотизму и утопическая идея соединения пролетариев всех стран вызывает всё меньше искреннего энтузиазма, она устами своего предстоятеля митрополита Сергия (Сграгородского) возвестила в знаменитой Декларации 1927 года, что радости и горести народа – её радости и горести и она всегда будет с ним. О том, сколько дров наломали большевики в своём атеистическом угаре, митрополит деликатно не упоминал, надеясь, что и власти не станут ворошить прошлое, и ждал, как отреагируют они на этот примирительный шаг. Суть Декларации, вызвавшей взрыв негодования радикально антибольшевистской части русской эмиграции, предельно проста. Церковь протягивала властям руку: давайте вместе выходить из двусмысленной ситуации. Подтекст тут был такой: отбросьте утопию, прекратите гонения на верующих, сделайте снова православие духовной основой русской жизни, и государство возродится во всём своём величии.

Через пятнадцать лет после начала войны Церковь снова протянула вождю руку, и тогда он её принял. А в 1927 году отверг – не хватило духу отречься от марксизма, о котором он с таким пиететом писал в четвёртой главе «Краткого курса истории ВКП(б)». И это имело роковые последствия.

Чтобы быть путеводной для общества идеей, нематериальное начало должно обладать в глазах этого общества бытийностъю, то есть реальным объективным существованием в духовном пространстве. Но и этого мало. По-настоящему управлять жизнью людей может только та незримая инстанция, которая входит в зримую действительность закономерно и неотвратимо, представляя собой один из главных элементов миропорядка. Коммунизм Маркса – Ленина имитировал именно такую неотвратимость, поэтому стал суррогатной религией. А вот идея «догнать и перегнать» этими свойствами не обладала. Это была апелляция психологического порядка, к ней надо было непременно добавить что-то более онтологичное. Христа Сталин отверг и, блуждая впотьмах, нащупал другое нематериальное начало, за которое ухватился, как утопающий за соломинку. Оно было и объективным, и закономерным, и неотвратимым, и составляло важнейшую часть бытия, а следовательно, обладало бытийностью. Это начало – смерть. Она неотделима от жизни, она её вечная спутница, родная сестра; жизнь и смерть – двойняшки, которые ходят всюду парой, и разница между ними состоит лишь в том, что перед одной из них стоит знак минус. Но это значит, что у смерти степень бытийности точно та же, что и у жизни, а жизнь – это само бытие. И если партия после многих лет атеистической пропаганды постеснялась вернуться к животворному началу – ко Христу – и тем самым лишила себя доступа к животворящей силе, то почему бы ей не обратиться к силе, творящей смерть, – ведь она бытийна точно в той же мере. А тому, кто имеет власть, обрести доступ к этой силе совсем нетрудно. Так что для придания бытийности любым начинаниям партии можно обойтись и без Христа, раз уж отношения с Ним не сложились.