Быть русскими – наша судьба

Не было их и в нашей Гражданской войне. Красные вели её ради уничтожения капитализма и утверждения социализма. Но как только она кончилась – формально их победой – они сами же отменили социализм – ввели НЭП.

Глава 8 Двадцатые: жизнь забила ключом

Из своей Великой Революции, продолжением которой, а может быть, и её главной фазой была Гражданская война, Россия вышла туда, куда не ожидал никто. В нашей революции, как в высокотемпературной кремационной камере, обратились в прах все предсказания, предчувствия, предвидения и пророчества. Это – ещё одно подтверждение тому, что по реке истории мы плывём не на байдарке, а на обычной лодке с уключинами: двигаясь спиной вперёд, мы видим всё, мимо чего проплыли, а то, что откроется нам даже через секунду, остаётся скрытым от нашего взора.

Крупно просчитались все – и большевики, и народная масса, поверившая им и пошедшая за ними с бодрой песней «Мы на злобу всем буржуям мировой пожар раздуем». Пожар не разгорелся, Октябрь мировую революцию не воспламенил. Да и в самой России вместо коммуны утверждало себя нечто совсем противоположное – частные торговцы и поднимающие голову дельцы и предприниматели. Единственным утешением советской власти было то, что в её руках действительно была власть, и это был тот короткий исторический период, когда эта власть, хотя бы отчасти, действительно была советской, то есть Советы депутатов трудящихся что-то в ней значили. Потом название сохранится, но оно уже не будет соответствовать содержанию. А чем же мог утешиться народ? Конечно, той передышкой, которую власть вынуждена была ему предоставить. Почти умерший в двух войнах, интервенции и голоде, он вдруг воскрес и начинал своё существование с чистого листа, ещё не зная, что туда вписывать. Инстинкт подсказывал ему: надо приводить в порядок свой развороченный муравейник, восстанавливать хозяйство. Но большевики боялись, что если дать народу делать это, как получится, Россия вернётся к дореволюционному укладу, тем более что они сами шагнули назад, введя НЭП. Перечитав ещё раз Маркса, они укрепились в убеждении, что величайшей силой в стране победившей социалистической революции является сознательность пролетариата, и сделали на неё ставку, мобилизовав все имеющиеся в её распоряжении средства агитации и пропаганды. Нельзя было дать населению забыть, что НЭП – лишь тактическая хитрость, а стратегической целью по-прежнему остаётся высшая фаза социализма, так что «наш паровоз, вперёд лети, в коммуне остановка». Временно разрешив включиться в восстановление материального производства частному сектору, партия оставалась верной центральной задаче, указанной классиками марксизма, и, как заклинание, оглашала её при каждом пении «Интернационала» на своих собраниях: «Мы наш, мы новый мир построим». Именно эту цель ставили перед собой большевики, совершая Октябрьскую революцию, и теперь, когда революция победила, ничто не мешало двинуться к этой цели ускоренными темпами. Но как создавать новый мир и нового человека? Разумеется, по рецептам единственно верного учения, которое предсказывало, что, когда трудящиеся массы сбросят иго эксплуататоров, их творческие силы станут беспредельными, и на эти-то силы и должны опираться вожди трудящихся, не сковывая их мелочными указаниями и начальственными окриками, а лишь направляя в нужное русло повышением политической грамотности. Как образно разъяснил товарищ Сталин, партия – это древнегреческий Антей, обретавший силы, прикасаясь к матери-земле: непобедимой делает её прикосновение к рабочему классу.

Эта наивная вера вставших у руля страны большевиков в своего лже-Христа дала удивительный эффект: в двадцатых годах Россия расцветилась яркими красками, наполнилась звонкими голосами, повеселела, запела, засуетилась, помолодела, разрумянилась, размечталась, наполнилась энергией и энтузиазмом. Точно сказал о ней Артём Весёлый: «В России революция, вся Россия – митинг». Возникали и распадались всевозможные комитеты, кружки, ассоциации, общества, движения, фронты, кооперативы. Из простого народа выдвигались активисты, пламенно обсуждавшие на бесконечных собраниях, затягивавшихся до поздней ночи, мировые проблемы. Творческая интеллигенция, почуяв запах свободы, бросилась экспериментировать, создавать всякие ЛЕФы, РАППы и под вывеской Пролеткульта выдумывать нечто несусветное. Что делалось в то время на сценах, метко изобразили Ильф и Петров под видом «Театра Колумба», где Агафья Тихоновна ходит по канату с зонтиком, на котором написано «Хочу Подколёсина!», Явный намёк на Мейерхольда. Раз строили новый мир, должно быть и новое искусство. Любые изыски и фантазии могли теперь проскочить в печать и в репертуар, если подавались как выражение чаяний пролетариата. Честолюбивые бездари почувствовали, что настал их час, и несли всякую ахинею, поминутно цитируя Маркса, что сильно возмутило искренне веровавшего в единственно верное учение Маяковского: