Быть подлецом

— Не знаю, — он откинулся на спинку стула, несколько минут молчал, потом внезапно заговорил, — когда мне было пятнадцать, отец взял меня на скачки в Дерби. Наша лошадь пришла тогда первой, отец на радостях выпил. Около паба танцевал какой-то клоун, он пел песню о вечной любви, играли мандолина, гитара и гармоника… Я слушал, а когда мы поехали домой — мурлыкал её… А отец засмеялся и вдруг сказал, что хотел бы заговорить меня от трех бед: от разорения семьи, от бунта черни и от… великой любви, да минуют меня во все дни жизни моей эти три несчастья. — Райан вздохнул, — мне показалось, что за всеми этими словами что-то кроется, но так и не решился спросить об этом отца.

— Так вы… никогда не любили? — ошеломлённо спросил Донован.

Бреннан усмехнулся.

— Ну, почему? Когда-то в юности влюблялся, но ничего великого в этом и вправду не было.

— Но мне показалось… — Донован смутился, — что вы любите сестру…

— Я предан ей и привязан к ней, — согласился Райан, лицо его подлинно осветилось изнутри.

— Но вам пора жениться…

— Пора, — снова согласился Бреннан, — надо приглядеть невесту.

— А…мисс Хэдфилд? — осторожно спросил Донован, наконец вспомнив, что хотел расспросить Райана. — Она мне показалась…

— Красивой? — насмешливо перебил Райан. Глаза его замерцали, точно огранённые изумруды.

— Ну… — Донован чуть растерялся, — это несколько драматичная и театральная красота, однако, в яркости ей не откажешь.

— Да, это верно, — усмехнулся Бреннан и поправил, — только не драматичная, а мелодраматичная.

— И вас она не пленяет?

Бреннан откинулся на стуле.

— Боюсь, что мисс Хэдфилд алчет именно той великой любви, от которой меня заговорили. А так как ей свойственно всё драматизировать, как вы точно подметили, — тонко улыбнулся Райан, — то подобный союз привёл бы только… — он опустил длинные ресницы, и на скулы его легла серая тень.

— К взаимному разочарованию? — решился продолжить его невысказанную мысль Донован.

Бреннан снова улыбнулся.

— Ну, чтобы разочароваться, нужно вначале… очароваться. А я не очень-то поддаюсь чарам. Скорее, этот брак просто свёл бы друг с другом абсолютно не нужных друг другу людей.

Несмотря на то, что Райан улыбался, слова эти звучали приговором надеждам мисс Хэдфилд.

— А каков ваш идеал женщины?

— Идеал? Идеал, идея, идол… — пробормотал Райан, — это все от греческого eidos, eidolon. «Вид, образ, видение… привидение…» Но я не верю в привидения.

— Но если вам не нравится мелодраматизм мисс Хэдфилд, то, может быть, легкость и игривость мисс Шарлотт… мне она напомнила котёнка.

— Мне тоже, — кивнул Райан, — но в моих апартаментах уже живёт котик по кличке Мерзавец. Так окрестил его мой камердинер Мэтью Лорример за пристрастие гадить за диванами, а вообще-то его зовут Премьером. Мне и с ним хлопот достаточно. Линяет мерзавец, портьеры рвёт и комод расцарапал.

Мистер Бреннан, надо было отдать ему должное, умел объяснять почти необъясняемое так, что, не сказав ничего определенного, расставлял все акценты весьма жестко, и вопросов у собеседника не оставалось. Донован вздохнул.

— Вам нелегко угодить…

Райан усмехнулся.

— А мне и не надо угождать, мистер Донован, совсем не надо.

— Наверное, глупо и спрашивать о бедняжке Кетти Ревелл? Но мне просто кажется, все девушки должны влюбляться в вас…

Бреннан улыбнулся.

— Почему?

— В вас — что-то завораживающее, впрочем, как в любой красоте…

— Ну, что вы… — Райан с неким укором покачал головой, — красота, конечно, изыск природы, но она, в общем-то, приедается. Как любой деликатес.

— А у мисс Кэтрин был роман? Мне показалось… мистер Хэдфилд…

Взгляд Бреннана посуровел.

— Не знаю. Поймите, любовные чувства — это не то, что каждый выставляет напоказ, как новый фрак или новую карету. Я иногда видел мистера Хэдфилда вместе с Кэтти, но ничего об их отношениях сказать не могу. Просто не знаю.

Тут, однако, их разговор снова прервали. Теперь в дверь просунулся мистер Джозеф Бреннан. Он был в домашнем халате и явно только что проснулся.

— Ты здесь? А я прошёлся по твоим комнатам — никого, — сонно пробормотал он, — хотел сходить на конюшню, да Бесс сказала, что ты с художником, — он с любопытством перелистал эскизы. — Да, хорош, ничего не скажешь, вылитый Ральф в юности. О, да тут и есть и законченное… — мистер Джозеф с интересом оглядел стоящие в углу готовые полотна — портреты Элизабет и Патрика Бреннанов. — Он внимательно рассмотрел их, и вдруг обратился к Доновану. — Странно, я замечал, что световой блик расположен наполовину на зрачке и наполовину на радужной, а вы рисуете только один блик в каждом глазу именно на радужной. Почему?

— Маленький обман — право художника, — улыбнулся Донован, подивившись наблюдательности мистера Джозефа Бреннана, — а вы тоже занимались живописью?

— Нет, с меня хватило и медицины, — рассмеялся Джозеф, — но живописи меня обучали. Как и музыке. Однако, судя по палитре, вы не любите широкую цветовую гамму? И пишете по серому грунту?