Быть осьминогом

Не могу поверить, что он знает. И что теперь будет? Неужели станет жалеть меня? Нет, я вовсе не нуждаюсь в жалости, и если так, то пусть лучше умру. Да, я не умею ни читать, ни писать, хотя мне 15 лет. Удивительно, правда, что никто не разгадал раньше мою «умственную отсталость?» Знаешь, мой бездушный диктофон, а ведь мы все носим маски, просто людям это по барабану. Легче воспринять видимое, чем настоящее. Да и где оно, это настоящее? Попробуй доберись! Поэтому Саша Протасова – Страшила. Один придумал, остальные подхватили. Хотя, если присмотреться, она совсем не страшная, просто легче считать ее некрасивой. Поэтому Скворцов – Тормозок, ведь никто ни разу не пробовал с ним общаться. В общем, мы живем в мире стереотипов. И я должна остаться обыкновенной Тупицей. Если я всем расскажу, что у меня дислексия, думаешь, что-нибудь изменится? Тогда все начнут спрашивать: «Это что, психическое заболевание?» И будут называть меня сумасшедшей. Кто знает, смогу ли я когда-нибудь вылечиться? Лучше всю жизнь скрывать. Отказаться от дурацкой мечты стать писательницей. Натянуть маску счастливой улыбки и жить, пока все не закончится.

Только бы никто не смел меня жалеть. Я не вынесу, если Он будет меня жалеть.

***

Пишу эту запись, а пальцы дрожат. Сегодня случилось такое, чего я никогда в жизни не хочу снова переживать. Перед уроком математики мы договорились сказать учительнице, что она не задавала нам решать упражнения из задачника, а только предупредила о контрольной работе. Мы понимали, что играем с огнем, но так совпало, что никто из нас не сделал домашнее задание. А так как не сделала отличница, то есть я, списать было больше не у кого.

Начал Громов, причем вполне убедительно:

– Екатерина Алексеевна, но вы сказали нам только подготовиться к контрольной, –заметил Наркоша, когда математичка попросила собрать тетради. Выглядел он сегодня, мягко скажем, не очень: синяки под глазами казались еще страшнее, да и вообще какой-то депрессивный и даже вроде как чем-то подавленный. Математичка, конечно, не поверила двоечнику.

– Что это ты мне сказки рассказываешь? Я задала вам решить двенадцать номеров из учебника! – глаза сузились, она даже немного покраснела, и мне стало ее жаль. Наткнувшись на мой сочувственный взгляд, женщина спросила:

– Разве не так, Саша?

Класс смотрел на меня с мольбой.

– Извините, но вы на самом деле просили лишь подготовиться… – я сама покраснела и опустила глаза. Наверное, это был мой первый раз, когда я вот так нагло лгала учителю.

Екатерина Алексеевна растерялась, вытащила носовой платок и отерла лоб, на котором уже выступила испарина. Было заметно, что она сама засомневалась в способностях своей памяти. А вдруг склероз? Уже десять лет как на пенсию пора! Она еще раз обвела класс своим проницательным взглядом и вдруг остановилась на Скворцове, который сидел с телефоном в руках, повернувшись к распахнутому окну.

– А чем это тут у нас занимается мой самый внимательный ученик? – математичка часто употребляла слова, которые не значили того, что она имела в виду. То есть называет ученика «внимательным», если тот постоянно отвлекается, а «любимым» самого отпетого хулигана и двоечника, как Громов и его компашка.

Скворцов не среагировал, пока Кирюшина не толкнула его. И как только у нее хватает выдержки сидеть за одной партой с этим ненормальным тормозом? Ну это я тогда так подумала… тогда еще ничего не случилось, и я даже не подозревала, какой горькой может быть иногда правда.

– Извините, – заторможенно пробурчал Егор и убрал телефон.

– Ну так что, Скворцов, задавала я решить дома двенадцать номеров из задачника?

И тут Тормозок… кивнул. Да, он кивнул, и это увидели все. Так вот, он кивнул, а потом еще и добавил:

– Да, задавали. На 56 странице.